***
Лишь осень смывается белой водой,
По крышам домов вдалеке
Любит кататься мой мальчик зимой
На розовом грузовике.
Рождаются дети в моей голове,
Спят дети в твоей стороне,
И вновь разбивается дождь
Об головы наших собак…
Вот тебе и фигура,
Вот тебе и успех –
Наши руки в быстрый бег:
Мы смогли найти микстуру от бед.
Кем я завтра стану?
Кто пойдет с тобой?
Я не рожден дельтапланом –
Я падаю вниз головой…
Забыться бы “morphi”-ем в эту погоду
И синюю птицу в ладонь…
Должно быть, я болен… Нет, всё это вздор…
Забыться бы “morphi”-ем в эту погоду…
Лишь осень смывается белой водой,
По крышам домов вдалеке
Любит кататься мой мальчик зимой
На розовом грузовике.
Забыться бы “morphi”-ем в эту погоду
И синюю птицу в ладонь…
Должно быть, я болен… Нет, всё это вздор…
Забыться бы “morphi”-ем в эту погоду…
Там, где начинается музыка,
Кончаются мои поля…
Там, где начинается моя музыка,
Там, где кончаюсь я…
Там говорю себе истину:
«Нет правды в твоем кошельке…»
Там, где начинается моя музыка,
Там возникает во мне Новая Америка.
Америка
Убей меня, не бойся: я – ничто,
Пустое место в дорогих кавычках, земляной комок
Пойду на дно – матросское дерьмо,
Пятном мазутным расплывусь на запад и восток…
Истерика! Да здравствует истерика!
«И мальчики кровавые в глазах».
Как славно я доплыл до берега:
Отдельно глаз, отдельно пах…
Привет, Америка!
Письмо
Так ночью тихо…
Мигает глаз горячий светофора
И повторяет одинокие шаги
Чуть слышный шёпот…
Исписался… баста…
Я отошлю на родину письмо
Мол, так и так…
И спящая дорога под ногой…
Домой…
Куда-то там, где не был так давно…
Все там…
Дорога просит ног…
И кто откажет старой деве?
Хоть бы одна из всех дорог на родину вела…
Ты самолетом, поездом, автомобилем
Лети, катись, стучи колесами домой, мое письмо.
Скажи: мол, не сломали, не разбили…
Но что с того?
Да, подержали в жестком теле,
Чтоб были поострей интриги и пожар…
Так неужели всё?…
Уже не пишешь песен, Superstar?
Уже и плакать разучился
Так взаправду — в самом деле?
Тот прежний «я» увы уже давно
Поизносился… мягкий, как говно.
А ты лети, плыви, письмо
На Родину, хоть пару строк да, пару фоток про меня того…
Я пожимаю руку президенту,
Я на серебряном коне
В пугающих «подсолнечных» очках
Вот я с женою на рекламе «Kent»-а
Со стильной белой трубочкой в зубах.
ВЕСНА ИДЁТ.
Трубит весенний перелет
В разбойничий рожок соседский мальчик…
Широкий день идет на взлет
И женщины хранят немое «До свидания»…
Мне с каждым шагом веселей дорога,
Ты тихо шепчешь мне: «Любимый, ты сильней…»
И мерзость уже тает подо мною,
Мой глаз устало режет скобарей…
«Товарищи! Смелее в ногу!
Покойники! Глядите веселей! –
Весна идет…»
Весна идет – играйте вальс,
Снимайте номера, лечите герпис!
Весна раздавит всех на раз,
На два и три расслабьтесь и доверьтесь.
Мне остопендила её погода,
Ты говоришь: «Весна прекрасна, верь – не верь».
Но мне уже плевать на снег и воду:
Я стал самоуверенней и злей…
«Товарищи! Смелее в ногу!
Покойники! Глядите веселей! –
Весна идет…»
Весна идет всегда вперед.
Попробуй отступись, когда подкатит.
Когда-нибудь она меня сожрет;
Сожрет, как семечку, как детский мячик.
Останусь расчудесною занозой,
Таким-то временем для памяти твоей.
А память – это мясо фотографий,
Улыбок и моментов попестрей…
«Товарищи! Смелее в ногу!
Покойники! Глядите веселей! –
Весна идет…»
LULLA-BY.
Мне часто война снится –
В опухших глазах моих
Тают под снегом ресницы:
«Спи, мой маленький Би…
Пусть солнце прольется
В стакан дурака Караколя,
Пусть зеркалом луж разбиваются
Утра мечты:
Завтрашним утром небо
Внезапно синим рядом с тобою
И тебе на память
Мои следы…
Спи, мой маленький Би,
Счастливой тебе звезды.
В желтом дыму уже слышится песня:
Мой страх уже на воле…
Станут ли этим сном
Те, кто будут рядом с тобою?
Я же тебе оставлю
Утра свои цветы…»
***
Романтики, куда же вы? Зачем?
Зачем на смерть кидаетесь так жадно?
У смерти нет – не может быть – проблем,
Вот те, кто отмахнется: ладно, ладно…
А матерям, как похоронки собирать?
Как слезы утирать? Деньгами, если дали?
Письмо летит: «Прости. Так вышло, мать».
А матери – лишь слёзы да медали.
ПРОРОК.
Пророк опять стучится в дверь мою.
Его я не пускаю:
слишком много песен про войну.
Сутра – сушняк – из крана соли и тяжелые металлы пью:
«Уйди! Отстань! Я знаю…»
Слышу: «Прокляну» —
И вновь послушно двери открываю…
Теперь есть Он, а я — ну где-то там…
«Пророк, я не хочу! Я не хотел.»,
Но это ведь не выбирают…
Есть я, но я как будто не удел…
Мои ли кости люди посчитают?
Теперь есть Он, а я – бездарность, ветхий хлам.
Да что я без него? Пустое место:
Несет теченьем по чужим морям…
Ну а пророк? Он слеплен из другого теста:
Скелет, уподобленный птице,
Глаза не внемлют миру – только небесам…
Как этому возможно научиться?
Никак. Увы, он выбирает сам
И в дверь стучится…
Попробуй- не пусти его в свой храм –
Останется ли тот, кто будет у тебя к стене мочиться?
Считать до…
Считать до трех – с войны идти домой —
С утра глядеть на жизнь через привычное окно,
Чувствовать,
Как пахнут старой пылью занавески –
Идти и шлепать по мясной грязи…
— Привет!
Привет от памяти!
— Друзья…привет…
Постой, братишка, подвези;
В кармане греется
Трофейный пистолет…Друзья…
Друзья остались позади
Увы и ах…
В кровавой луже тонет след,
Бежит домой, где тишина и ты –
Все ясно, вроде бы,
Все просто: сколько счастья,
Сколько нам осталось бед и лет –
Всего три шага – три твоих улыбки.
Вальсируем…
Все тело у тебя в крестах, как в родинках
И здесь не может быть ошибки.
***
Так хочется писать; а надо ли? Ребята,
Все это зря… А может быть – не зря?
Сегодня — юный император,
А завтра – комендант Кремля…
А что? Читать газеты между строк,
Стрелять в живот, в висок
С очередного честного похмелья,
Плевать на все и жить одним движением,
Как мальчик, как щенок…
Бросаться в утро и бросаться спать,
Прощаться навсегда,
Дымить развязно женщинам в лицо,
И не бояться обижать,
Но так, чтобы простить себе в конце концов…
И тишина; и думаешь, что только лишь с тобой случиться может
Такое счастье – хочется писать;
И смотришь в зеркало с опухшей рожей
И видишь не писателя, а блядь…
Она уже шевелится под кожей.
К М.К.(но не о нём, конечно)
Он был мне другом…
Он учил меня собачьим пляскам.
Тогда вставал ногой на Южный крест
И демонстрировал свой редкостный загар…
А кем он стал? Веселою вдовой?
Когда к нему приехал черный
Бронированный автомобиль той ночью…
И был, как мальчик, на допросах,
Когда твердил,
Что только я виновен в его жизни…
А я виновен только в том,
Что слушал песни про собачьи пляски.
НАТАША.
Я слышу, где ты есть.
Я вижу всю тебя до тишины,
До точки родинки на, помнящей мой поцелуй, щеке…
Горишь, Звезда?
Тускнеешь под моим убожеством?
Уберегу тебя? Убью тебя? Продам?
Актер устал от слов.
Пришла пора смущаться наглостью хрустящих юбок,
Играть козлов под радостное дружеское «Да»…
А ты горишь, звезда.
И я ползу к тебе по кабакам и шлюхам.
«Даешь любовь!» — отдамся за копейку, если спросишь.
Кому? О чем? Зачем?
Всё говорил, всё пел, играл на дудочке,
Фарфоровые нотки рисовал
Веселый человечек – я – и в никуда…
Наташа смотрит вдаль. Окончен бал.
Горит звезда…
— Что скажешь, милый друг?
— Тебе бы лучше песни про юродивых…
ЛЕТЧИК.
Проклял меня… Я рад…
Что мне делать? – я просто дышу
Глубоко и свободно –
Что остается?
Песня закончилась – больше уже не поется:
Слезами устало горло –
Тихо иду, не спешу:
Как уставший солдат.
После такой-то войны
Сполох музыки из ресторана
Развратом пахнёт,
Встреченный брошенный друг позовет новой дозою…
Я не игрок: я закончил работу над новою позою
«Мне повезёт».
Не кипятись, не дави на курок слишком рано –
Мы будем смешны…
Дальше ли может быть?
Легче, чем все эти «если бы», «всё-таки»: мимо всех слов
Пьяной свободы крыло, оставляешь ли снова, Господи? –
Да не забуду отдать –
Вспомню, что мне навсегда дано: летать –
«Раз дано – лети! Ты ли проклятый?»;
Но до чего странный дар: бесконечно творишь, а не можешь оставить следов –
Ветер и дождь успокоят – расправят вспотевшие волосы…
Утро мне радует глаз…
Как нашел: с человеком и кошкой проблема ясна:
Слишком все по себе –
Разве это случайно?
«Я один»… как и все, между явно и тайно,
«Я один»… как и все, удивляясь забавной своей судьбе,
Воздух пью после долгого сна:
Летчик: «Господи, пусть это всё для тебя: день за час…»
***
Семя Христово растет,
Раздирая все тело на свежее мясо.
Утром блюю иностранной заразой,
Сербский конфликт, басурманский помет.
Семя Христово растет, но не вызреет сразу.
Ангелы дуют в мои паруса –
Эй! Вперед, Паспарту!
Где-то под сытным бемолем одесского джаза
Вот он я… Видишь ли? Скорчился над унитазом.
Семя Христово растет, изгоняя мою пустоту.
Смерть – это страшно; я понял, что смерть — это страшно,
Если оно не успеет еще дать плода.
Верить бы в то, что любовь не встречается дважды,
Верить бы в то, что её не убьют холода…
«Семя Христово, расти, несмотря ни на что» —
Семя растет и спасает однажды…
***
Почувствуй боль:
Она всему начало и всему конец.
Венец терновый к голове идёт –
Хорош творец того, что в нас любовью отзовется…
Вы слышите? Она смеется
Там, где боль поет,
Она рыдает
Там, где цирк смеется…
Как часто у ребенка сердце бьется
В пасхальный перезвон;
И свет от тысячи свечей
Сжимает горло в слезное пятно
Любви Христовой… Боль…
Почувствуй боль:
Она всему конец, всему начало здесь.
Родиться ползать, чтобы умереть?
Летать родиться, чтобы видеть небо?
Как мало жить, но побеждает смерть
Вкус мяса с кровью за вином и хлебом…
Дом с прозрачною стеной.
Кто посмел тебе построить
Дом с прозрачною стеной?
Кто здесь выпил столько горя,
Тихо став тобой?
Золотых детей рожь,
Занятых людей дрожь
Незаметно так идет меж нами
Счастлив каждым добрым словом…
Чистый, словно белый шелк,
Ясный, как на небе точка.
Так один ли ты рисуешь
Рыбу на чужом песке?
Есть ли то, что вечно будет
В каждом чистом звуке,
Каждом волоске?
Есть ли то, что всем – мёд?
Есть ли тот, кто всех ждет?
Слёзы, выпитые горем,
Чистый смех беззубых ртов?
Веришь и ты в него.
Нужно ли что-то большее?
Неподвластный движению мод,
Кто может быть более вечным?
Здесь, где время течет водой,
Жизнь – идущему узкой тропой…
МУЗЫКА.
У отчаянья руки в крови.
У отчаянья руки в крови Христовой…
Кто-то любит Дали,
Кто-то ходит стопами Толстого.
Стонет мой визави –
Я беру Фа-диез, Ми-бемоль, просто Ми –
И игра начинается снова.
***
Смерть постоянна, как константа.
К ней двигаюсь – я двигаюсь вперед —
И это хорошо:
Мы с ней такие разные.
Троллейбус на работу в темпе вальса.
«Ступеньки, утро, гололёд» —
Такая строчка пролетит в затылке пошло и смешно.
И вдруг, как понял, как нашел:
«Вы не дарите розы красные,
Не покупайте той, что кровь чужую пьёт:
С неё и этого довольно».
К ней двигаюсь – я двигаюсь вперед
И вижу красной крови цвет –
Мне все ещё бывает больно…
Как хорошо она поет,
Как тихо дышит и целует, как в кино,
А я кричу и просыпаюсь ни о чем,
Как хорошо:
Мы с ней такие разные.
***
Мои родные таят в дыму:
Я начинаю курить.
Мне 16 лет.
Мои родные начинают за меня бояться:
Я становлюсь наркоманом.
Мне 20 лет.
Мой друг рисует мне виселицу.
Я подавлен и хочу умереть:
У меня нет денег.
Мой друг умер.
СПИД.
НОВАЯ АМЕРИКА.
Я остаюсь, знать не тает во мне
Северный ветер моих вагонов.
Давно я не видал такого стёба…
О, Новая Америка, забытая страна,
Где все мы одевались в зеркала
И все смотрели через розовые стекла…
О, Новая Америка, забытая страна…
Как глупо: это эхо моего, похоже, разговора…
Давно я не видал такого стёба,
Какой увидел здесь – в глазах твоих…
Т. Петриченка