Рондо
Это так тонко. Словно готовая порваться паутина утерянного смысла.
Не трогать руками. И губами не нужно. Лишь дыханием осторожно –на вдохе через раз. И лучше не прикасаться.
От того что
Это так хрупко. И рассыпается от ненужных слов и даже мыслей. Хоть и живёт где то там очень далеко и всё время рядом. И греет сиянием своим. Так жарко и светло. Но нужно беречься- спалит на раз!
А
Это так больно. Гореть голым мясом без кожи. Нервами, ощущая прикосновения мира. И не надо руками. И словами тоже не к чему. От того, что внутри тоже горит. Может быть мечта, а может быть твоё сердце.
Но наверняка
Это так важно. Играть в их нелепые игры. И замещать незамещаемое для того, что бы жить. И когда уже нет желания и когда сил всё меньше, и когда потери невыносимы, и когда боль становится неотступной.
Не от того ли
Это так иллюзорно. Ничего не говорить и не рвать. И ждать ,веря ,что ещё есть надежда. Прорываясь корнями души сквозь бесплодные камни существования. Заплетая кружево устремлений сквозь грязь обыденности.
Лишь
Это так легко. Словно пух скользящий вне времени. Не всматриваясь и не выделяя целей. Без сожаления и нытья глядя в глаза предрешённому. Сохраняя приоритеты в неприкосновенности. Заглушая тоску весельем.
Несомненно
Это так ценно. Вдыхать обыденность ,выдыхать вечность. И не во имя, а лишь вопреки. Шаг за шагом по лезвию бритвы, ощущая холод за левым плечом и не чувствуя усталости и раздражения. Падая вставать выше.
Ведь
Это так красиво. Думать о том, что это бесконечность. Задыхаясь обратным дыханием. Лишь пригубив, а, не испив до дна. Взирая со стороны ,но не извне. Не прикасаясь, но сокровенно исполнившись, и этим пьянея.
Не потому ли
Это так неизбывно. И равенства нет. Есть лишь незримое единение. Без падших и праведников. В войне до последних пределов. До иступленного самоистребления. До беспробудного одиночества.
Сон.
Котёнок мяукал и тёрся о ноги, привставая на задних лапах и ныряя под руку, мурлыкая тарахтел маленьким трактором.
-И что мне прикажешь с тобой делать?
Я присел на корточки и почёсывал мягкую шерсть незваного гостя. Тот заглядывал в глаза, жмурился и, приоткрывая как бы улыбающийся рот, нежно пищал. Я внимательно осмотрел свою находку, поджидавшую меня перед моей дверью в квартиру. Чёрная с белым кошечка, маленькая чистая и тёплая.
-Потерялась, наверное, совсем ручная. Ну, пойдём, поищем твоих хозяев.
Я взял котёнка под живот, и сунул за пазуху. Кошечка перестала пищать и лишь по прежнему тарахтела, зарываясь между пальто и пиджаком. Обход соседних квартир, не принёс ни каких результатов:
-Это не ваш котёнок под моей дверью сидел?
-Какой катёнакнах?
Недоверчиво отозвались из-за дерматиновой обивки.
-Понятно.
Попробуем у других:
-Кто?
-Это я Серега!
-Ф-ф-ф-ф-у-у-у-у, бляяяяяя, застремал…
Облегченно вздыхает Серега, открывая двери и, отступает вглубь квартиры:
-Проходи.
-Нет, Серега я не надолго. Чё стремаешься?
-А у мя тут …
Серега кивает головой в глубь квартиры:
-В общем, Ленка уехала, а я думал, что вернулась раньше времени, проходи — накатим.
-А-а-а-а-а, понятно.
Улыбаюсь я, замечая мелькнувшую из ванной в кухню женскую фигурку в халате.
-Нет, Серега, третий сам понимаешь…Кошка не твоя?
-Шутишь? Ленка на дух зверей не выносит. Мож Маринкина?
-Лан, сейчас спрошу. Смотрите, только не курите.
Напутствую я Серегу со смехом.
-Удачи, а то смотри накатим по писят?
Опять приглашает Серега.
-Нет, я пас сегодня. Удачи.
Давлю пальцем следующий звонок:
— Салют ,Маришь, кошка не твоя?
-Нет Кость, не моя.
С улыбкой отвечает Марина.
-Ну может возьмёшь тогда?
-Котика возьму, с удовольствием…
Хитро щурясь, отвечает Маринка томным голосом.
-Маришь, я серьёзно, смотри какая.
Я приоткрываю отворот пальто, Маришка заглядывает ко мне за пазуху, и тут котёнок выскакивает как чёрт из табакерки ,и прижимая уши обдаёт Маришку волной шипения ,да ещё и с рыком.
-Ой, мамочки…
Маришка, отпрянув, отступает в квартиру:
-Чё это она? Бешенная?
-Фиг знает Маришь, только что мурчала…
— Нет, на фиг, на фиг таких зверей.
-Может испугалась…
Бормочу я, растерянно глядя на прячущуюся за пазухой кошку.
-Нет, котика возьмем, а эту зверюгу себе оставь — квартиру сторожить будет.
Смеётся Маришка.
-Ладно, пойду я. Надо накормить её чем- то.
-Пока.
-Спокойной ночи Маришь.
Идти по этажам было лень, да и пор всей видимости котёнка мне просто подкинули. И я с мурчащей зверюгой за пазухой вернулся к себе. Войдя, в квартиру, я снял пальто и опустил котёнка на пол:
-Располагайтесь, милая барышня.
Кошка села и посмотрев по сторонам, спокойно направилась в комнату.
-Дела. Как будто и не уходила.
Улыбнулся я и отправился обшаривать холодильник в поисках угощения для незваной гостьи. Пока я возился в поисках съестного ,кошка, чуть побродив по квартире, зашла в кухню и, мяукнув, прыжком расположился на барном стуле. Пока я готовил себе ужин, и разогревал сосиски для своей гостьи, она сидела и внимательно наблюдала за тем, что я делаю.
-Такс-с-с, угощать мне тебя нечем, так что ешь, что дают. Сосиски будешь? Вот и славно, а завтра что ни будь придумаем.
Выложив порезанные, сосиски на блюдечко. Я поставил их на пол, и налив себе коньяка сел ужинать. Кошечка оказалась непривередливой и спокойно принялась за предложенное угощение.
После ужина я, взяв бутылку с коньяком ,отправился в комнату. Расправившийся с сосисками котёнок проследовал за мной. Я включил Вивальди сел в кресло, и, потягивая коньяк, стал думать о том, что мне предстоит сделать завтра. Кошка подошла к креслу и запрыгнула ко мне на колени.
-Ну, милая барышня, что мы будем делать с вами? А? Что молчишь?
Кошка лишь поудобней устроилась на коленях и, замурлыкав ещё громче сделала вид, что дремлет.
-И чего ты так на Маришку нашипела, злюка?
Кошка поднапряглась и зарычала.
-Ни фига себе, это что такое?
Я готов был поклясться, что она точно реагировала на мои слова. Кошечка приподняла мордочку и, прекратив рычать, опять превратилась в уютного котёнка.
-Ладно, завтра объявление напишу, а сегодня спи.
Кошка дёрнула ухом, приоткрыла глаз и больше никак не реагировала.
-Дела, мать…Ладно, спи, я поработаю.
Я встал с кресла, переложил кошку на кресло и накрыл пледом:
-Спи.
Я включил компьютер, я люблю работать ночью, да и другого времени почти нет. Только закончилась загрузка и на коленях моих опять оказалась моя гостья.
-Понятно. Ладно, сиди.
Кошка покрутилась немного, легла на бок и опять превратилась в маленький трактор. Я закурил и привычно заклацал клавишами.
Часам к трём ночи усталость дала о себе знать, я вырубался, а посему решил закончить, сохранив текст, я перебрался на диван, прихватив с собой свою гостью. Водрузив котёнка себе на живот, я блаженно вытянулся на диване, закрыл ноги пледом, и провалился в сон.
Утро порвало сон замызганным капризом Паганини и голосом Масяниного Хрюнделя последовавшего за капризом:
-Алёё? Хто эта? Директор? Да пошёл ты в жопу директор!
я нашарил трубку мобильника:
-Да?
-Охуел? Совсем охуел, звезда?
Я отнёс трубку от уха и сфокусировав нечёткое после сна зрение на часах резюмировал:
-Пиздец!
Выплюнув надрывающемуся в мобильнике программному редактору:
-Лечу! Пять минут!
Я уже стоял под душем и прикидывал, сколько стоит доехать до студии. Опаздывал я в первый раз. Мой дневной забег начинался сегодня очень бурно.
Злобно вращая красными после бессонной ночи глазами, Светка показывала мне жестами, что они сделают со мной вместе с программным редактором. Судя по обилию жестов Светке и Прогреду надо было показаться психоаналитику: так много там было всякого разного патологического влечения. Стянув с неё наушники, и кольнув щетиной в пухлую щёку, я прошептал:
— С меня ужин! Кофе солнце, плииииз?
Светка фыркнула, но перспектива ужина несколько поубавила её гнев, и она закачала бёдрами в направлении кофеварки.
-Доброе утро земляки! Доброе утро всем, кто с трудом восстаёт к созиданию после бурной ночи! Доброе утро родному городу! Доброе утро Северная Венеция! С вами «Ваше радио», и я, ваш Константин Чёрный! Утро вступает в свои права, и многим просто необходима гимнастика! В движении жизнь! Движение лекарство от рутины будней! Итак, начнём? Добрый доктор Кинчев и Аэробика!
Поставив в эфир «Алису», я принял из рук Светки чашку с кофе и кольнул щетиной её руку. Светка улыбнулась и пропев:
-Ужиииин! Держись Костян.
Кольнулась ещё раз о щетину и упорхнула отсыпаться.
Несколько глотков горячего кофе привычно протекли в пустой желудок и в мозгу начало проясняться. Насупленный редактор корчил мне страшные рожи, но я лишь рассеяно улыбался ему. Вместе с кофеином ко мне возвращались воспоминания о прошедшей ночи. Котёнок! И как я забыл про него?
Сон был странен и очень реален. Котенок, мирно дремлющий на моём животе, проснулся, и сел на задние лапы, я удивлённо смотрел на него, и не мог понять, от чего он вдруг стал увеличиваться в размерах и превращаться в человека.
-Что за х..
Но тут губы мои были моментально накрыты властной нежностью женских губ, поцелуй длился ровно столько, что бы фраза, начатая мной, не смогла сорваться с моих уст. Во мраке моей комнаты у меня на диване, верхом на мне сидела юная девушка, почти совсем девчонка лет пятнадцати. Стяхнув наваждение сна, я рывком сбросил её с себя:
-Ты кто вообще? Как ты здесь оказалась?
-Ты сам меня принёс. Сначала хотел отдать кому-то, потом принёс.
-С ума сошла? Что происходит?
-Тише, зачем так шуметь? Тебе не совсем не понравилось?
-Сам принёс?
-Да сам.
-Так ты… да, мне выпить надо: что- то совсем не соображаю…
-Хватит — ты пил уже.
Передо мной на полу сидел, котёнок, которого я подобрал на лестнице перед дверью, только теперь это была совершенно голая девчонка, и как себя вести дальше я совсем не понимал:
-Да пить не буду больше — и так вон до белки, похоже, долакался.
-Я не белка, я кошка!
-Это то понятно, чего ж тут непонятного… И что мне теперь с тобой делать?
Я скинул рубашку и набросил на сидящую на полу девчонку:
-На, оденься хоть.
-Зачем? Мне не холодно.
-Мне тоже не холодно, но всё- таки оденься.
-Долго будешь из себя идиота строить?
-Не понял? Её подобрали, накормили, а она теперь хамит!
-Я не для того к тебе пришла.
-Интересно, а зачем?
-Ты знаешь зачем…
Кошка поднялась с пола встала ко мне вплотную, обняла за шею и опять накрыла мои губы своими губами:
-Не напрягайся ты так, в конце концов, может быть это всего лишь сон?
-Сон…
Я не в силах был сопротивляться тому, что предлагала мне девчонка или кошка, найденная мной у моей двери. И последняя попытка прекратить то, что неминуемо должно было сейчас произойти, потерпела фиаско:
-Нет, я выпью, пожалуй…
-Не нужно.
Ответила девчонка, и снова обвив меня руками за шею, влажно поцеловала в губы. Я поднял её на руки, осторожно целуя её лицо: лоб, глаза, опустил на диван, лаская и согревая своим дыханием её гибкое тело, опускаясь поцелуями, и скользя языком, ниже и ниже… Её соски кололи мои ладони, и тело когда я касался её. Я целовал её грудь, шлифуя языком розовые соски, слегка покусывая их губами, целовал живот , лаская ладонями бёдра и ягодицы…Её руки зарываясь в мои волосы прижимали мою голову туда, в низ живота… И стоя перед ней на коленях я покрывал влажными неторопливыми поцелуями её лобок, разводя языком большие губы проникая глубже в её лоно… Её ноги раздвигались шире, и я пил девичий запах, пил её сок, зарываясь лицом меж её раскинутых ног… Кошка соскользнула с дивана и опустилась ко мне. Мы прижались друг к другу, сливаясь в одно тело, и ощущая слияние двух противоположностей, становящихся единым организмом… Я вошёл в неё нежно и сильно, проникая всей своей сущностью, растворяясь в ней, и растворяя её в себе. Мы не просто занимались сексом. Сейчас обладая друг другом, мы ломали стереотипы и предубеждения, стирая запреты и сметая табу, превращая в мираж окружающий мир. Мы подчинялись, и властвовали, низвергаясь в пропасти ожидания и поднимаясь к звёздам наслаждения, вспыхивающими где-то там, на уровне третьего глаза и взрывающимися в разгорячённом сознании. Мы были друг для друга океаном, в котором зарождались волны нашего оргазма. Мы были песней радости и ликования, мы были звериным криком и прощальным стоном, став тотемом друг для друга, став триумфом и сладким поражением в войне полов… Став друг для друга вселенной и всем что её наполняет, мы были победителями, и побеждёнными, оккупантами и пленными. Двумя бесстыжими комками плоти, слитыми воедино и двумя осколками бессмертия поднявшимися высоко над землёй… В этот миг нас связывала тонкая огненная нить мы не видели, а чувствовали её присутствие меж нами, она связывала то, что зовётся нашими душами, то, что является нашими телами, разгораясь с каждым нашим движением, каждой нашей лаской, каждым нашим прикосновением, с каждым взглядом и каждым выдохнутым словом. И когда наши силы были уже на исходе, она взорвалась огненными фонтанами наших оргазмов. И проносясь над потерявшим реальные очертания, окружающим нас миром, понеслась высоко- высоко к звёздам, туда, где её примет Вселенная, Великая Пустота, Господь Бог, Бесконечный Космос, всё то, что её породило, и всё то, к чему она должна вернуться, увлекая за собой наши души. В эти мгновения вместилось всё…
Я упал на подрагивающее тело моей гостьи, понимая, что если сейчас она пропадёт, то и мне здесь уже совершенно нечего делать. Кошка взяла в ладони моё лицо, заглянула в глаза и выдохнула:
-Ты мой! Понял? Теперь ты мой!
Я лишь улыбнулся ей в ответ. Что я мог сказать?
-Константин!
Прогред стоял передо мной, ожидая объяснений. Я же, лишь улыбался воспоминаниям о прошедшей ночи.
-Ты хоть понимаешь, что сегодня произошло?
Его слова доносились, откуда — то издалека, и я продолжал улыбаться.
-Сегодня произошло ЧП, Константин! ЧП произошло по твоей вине!
-Да Евгений Борисович, я понимаю.
-Что ты понимаешь? Мы, что здесь ради тебя собрались? Что это за замашки? Звёздная болезнь?
-Этого не повториться больше.
— Я уверен, что это больше не повториться, а пока, так для разминки: минус премия!
-Хорошо.
-Нет, совсем не хорошо! В первый и последний раз Константин!
-Да, конечно.
Я снял наушники, и положил их на стол:
-Этого больше не повториться.
Я вышел из студии, уже не слыша, что там верещит у меня за спиной программный редактор. Мне надо было идти домой, у меня там осталось то, для чего я живу сегодня. У меня там осталась моя кошка. А утром я даже не покормил её, я даже не видел её утром.
Зассаный и расписанный маркером лифт поднял меня на этаж. Я открыл дверь в квартиру и прислушался. В квартире никого не было. Я обошёл всё, заглядывая во все углы — котёнка не было, и лишь на кухне я нашёл пустое блюдце. Я, не раздеваясь, присел в кресло. Сон. Всего лишь сон. Надо пить бросать. Бросать пить и искать работу.
Звонок в двери вывел меня из моих размышлений, я поднялся и пошёл открывать. На пороге стоял сосед.
-Салют Серега.
-Привет Кстяныч! Тут это.. У тебя под дверью кошара сидит. Не твоя случайно?
Революция
Я к нему зашёл раз. Ну, сели как водится. По стаканам разбулькали: на два пальца примерно- не нажираться ведь. Он и говорит:
-За что?
-За революцию!
Говорю. Ну, хули? Ноябрьские! За что ещё то? Звякнули стеклом , влили в глотки. Я рожу скрючил :
-Ттёплая сссука…
хлебушек ломанул ,зажевал. А он только улыбнулся. Хрен его знает, что за кайф ему водку не морщась пить. Шик для него какой-то. Даже закусывать не стал. Улыбнулся он и говорит:
-А знаешь, как это может быть? Революция? А всё очень просто. Конечно же терпелки уже никакой не хватит. Да и зачем терпеть то? Всю жизнь терпим. Ждём чего то…И тогда ждали, и теперь ждём. А вот если не терпеть, допустим, что тогда? А просто всё:
Утром серым врываешься в город , а там всё как всегда: Всё ведь как всегда- люди на работу едут, спешат, торопятся. А куда торопятся? Жопы у мониторов просиживать? Откаты считать? Ёбла умные корчить? Свою же страну разворовывать? Или разумное, доброе вечное сеять? Хуй там! Не успели. Потому, что ты в городе главный, ты да революция. И дёрнув затвор «Утёса» пробежаться по толпе, гашетку надавив.
Что? Отделять одних от других? Да зачем? Все одним жиром вскормлены. Под корень всех! За что? А не за что? Да ладно! За всё! За тупость и косность. За готовность стать шестерёнкой- гнилым ливером вонючего политического организма. Организма, жующего, срущего и что то натужно выдумывающего! За пассивную поддержку прогрессирующей паранойи этого организма. Да за собственную параною: Не успею, не присосусь, не попаду в обойму, не состоюсь!
Всё состоялись уже! И единым комом смердящей биомассы катится эта куча говна ломая и калеча всё то, что не вписывается в её стройную схему. Так вот только за одну эту готовность.
А ещё за то, что ползают по земле как гниды, вечно ворчащие, вечно недовольные, в извечной грызне. И жрут кислую блевотину модных мнений. И обсосав, пытаются кормить этим своих детей. За желание сделать своих детей такими же, как они сами. За готовность кинуть своих детей на алтарь посредственности.
За то что убивают на корню всякое желание быть честным и искренним. За трусость. За неистребимое чванливое хамство.
Вот за это и много ещё за что, рубануть слёту с хряским щелчком по ожиревшим мозгам тех, кто не смог отпрыгнуть, а остальных погнать с посвистом и гиканьем по переулкам. Загоняя их в жалкие убогие лачуги мещанских дворцов. Спешиваясь лишь затем, чтобы насиловать их жирных коров да худосочных проблядушек, вбивая что попало в заросшие свиным салом промежности, разкурочивая мокрые щели от пупка до лобка, не из желания обладать, а лишь с тем ,что бы никогда, не при каких условиях эта нелюдь не плодилась!
И утопить эту мразь в жиже их высокопарных ,лживых фраз! И вытянув на свет кишки их тусклых мыслей развесить на фонарях. Усеять все окрестные площади кольями с насаженными на них трупами их изысканных исключительности!
Да поутру рано рано, рубить головы тем кому они просто не нужны, в силу того что ничего светлого эти головы не родят, а будут лишь искать точки и запятые, лазейки и прорехи в ими же придуманных правилах.
И это революция старик! Способность пустить кровь гниющему высокомерию псевдосамодостаточности- это революция! Ты готов к этому?
-Нет. Уже нет.
-Бля! Да почему же?
-Ты забыл. Я ведь умер. Июль был жаркий тогда. Ну, вот я как раз в конце. Мотор не выдержал. Ну, ты же помнишь. Тебе Татьяна рассказывала.
-Да, помню. Рассказывала…
Он глаза опустил, и улыбаться перестал. Мне его даже жалко стало- он и так редко улыбается.
-Ну вот. Так что ты сам давай. Да, и знаешь, ты бы не пил больше эту срань? Не надо.
-Почему?
-Потому, что ты живой. Ладно. Пора мне. На посошок?
-Давай.
Звякнули стаканами, в глотки залили . Я хлебушек на стакан положил и ушёл. А он остался.
Огонь, вода и что-то другое.
-Да у него глаза в мир не смотрят! В нокауте опять! Алё гараж!? А ты кто такая? На хуй отсюда! На хуй, тебе сказали! Блядь, жабу подотрите отсюда!!!
/-Лица, странные знакомо чужие лица…/
И рука твоя, вырастая до невероятных размеров, отодвигает эти лица в сторону, а вторая рука крепко упирается в подлокотник кресла, и, принимая на себя вес тела, рывком отправляет тебя на покачивающийся пол. Крепко вбивая ноги в неверную твердь ,ты тяжело выпрямляешься во весь рост и почти рефлекторно мотнув головой откидываешь ниспадающие на глаза волосы.
-Оп-паньки! Очухался?
Доносятся до тебя откуда то извне чужие слова.
/-Мара! Ничего этого нет!/
Улыбаешься ты внезапному озарению.
-Скворечник закройте ему! Через пять минут начинаем! Разогрев сдыхает! Где его плащ? Да уведите эту соску отсюда!
А ты стоишь, врастая ногами в раскачивающийся линолеум, и вокруг тебя мелькают тени, лица, чьи то руки, голоса.
/-Сон…Это всего лишь сон. Сон длинный… Длинный как жизнь. А что такое жизнь? Жизнь это движение. И всё вокруг движется . Движется неумолимо наращивая скорость. Движется вне меня.. Может я уже умер? Как нелепо… И когда это я успел умереть? Может это другое что-то? Ах даааа… Мара! Наваждение. Лица, голоса, глаза. Лишь блины странно знакомых лиц…А вот эти глаза я помню, неуместно красивые глаза, плавно качающиеся вниз и вверх вместе с влажными прикосновениями ниже пояса. Только глаза…Нет что то безусловно еще! Что ещё же? Куда всё?/
-Он плывёт! Дайте нашатыря! Бля, да застегнёт ему ширинку кто нибудь???
А рука твоя вновь вырастает и отпихивает руку с белым комочком резко пахнущего ,рвущего до слёз обоняние запахом.
/-Что со мной? Ах да… Я умер. Или не умер. Я сплю. Зачем они лезут в мой сон? Глаза… Кто они? Ах даааааа- Мара! Это бесы./
Вновь улыбаешься ты своей догадке и этим лицам и глазам. Влажным, нелепо красивым глазам. А бесы вновь пытаются дотянуться до тебя со всех сторон, руками, белым комком запаха. А ты, загадочно улыбаясь, прячешься от них за бахрому ниспадающих на глаза волос. Но они настойчиво хороводят вокруг, заводят тебе за спину руки ,что то на тебя одевают, нервно дерут волосы, тычут в глаза мерзким белым запахом ,вновь и вновь пытаясь прорваться к тебе сквозь многометровую толщу воды окружающую тебя. И прорываются голосами, нестройно растягивая сквозь толщу воды слова:
-Очнись! Пора! Выходим, слышишь? Посмотри на меня! Пора! Выходим! Держите его! Здесь кто ни будь будет что ни будь делать вообще??
А ты улыбаешься бесам:
/-Хуй там! Нет вас! И меня нет! Мара! Всё сон! Или не сон? Пойду я от вас. Пора мне./
И бесы плотней сжимают свой хоровод, лиц рук и слов, но ты решил выбираться и вбивая ноги в норовящий с каждым шагом встать под другим углом пол, двигаешься осторожно вперёд, туда ,куда тебе отчего то очень нужно.
-Объявляйте! Выходим! Выходим!
Радостно обеспокоено хлопочут бесы, и ты вновь улыбаешься им сквозь толщу воды:
/-Хуёв! Это я выхожу, а вы остаётесь! Сайонара! Только куда мне идти? А-а-а… Помню…/
И ты движешься, почти плывёшь туда, где шумит море, где светят звёзды. Сквозь завесу волос, глядя в себя, ты идешь, подчиняясь, зову нарастающего шума, туда, где среди рокота волн раздаётся биение твоего сердца. И ты слышишь лишь этот рокот и своё собственное сердце с каждым ударом наращивающее темп. И раскинув руки ставшие крыльями, ты раздвигаешь нелепый хоровод бесовских лиц и слов, и бежишь на берег моря под сияние звёзд навстречу своему бьющемуся сердцу. И стук его всё ближе, а ноги всё тяжелее, и никак не поспевают за крыльями
/-Надо не бежать, а лететь!/
Улыбаешься ты новому просветлению. И ты взлетаешь, но стук твоего сердца рвётся бешенным барабанным брейком, и едва оторвавшись от чёрного линолеума, ты падаешь на колени. Сон окончен! Но ты уже на берегу, и море шумит, взрываясь свистом визгами и многоголосыми криками! И в небе ярко вспыхивает звезда, ослепляя тебя своим светом продираясь в твоё нутро сквозь завесу спутанных волос. И тогда сердце твоё вновь начинает биться. И ты поднимаешь голову, и встаешь, медленно раскидывая руки в приветственном жесте, и кричишь всему и звезде и морю и той необъяснимой волне накатывающей на тебя в этот момент:
-Здравствуйте родные!! Я опять с вами!
И море отвечает тебе приливом шума и накатом новой необъяснимой волны, а звёзды вспыхивают ярко освещая всё вокруг! Да так ярко, что ты зажмуриваешь глаза и подчиняясь биению сердца и музыке воцаряющейся в твоей душе начинаешь говорить со всем: и с морем и звёздами и с собственным сердцем. Ты поёшь. Поешь, пританцовывая и рассказывая ещё одну историю из твоей жизни. Ты поёшь, потому, что с морем и звёздами нельзя говорить по другому. Ты расскажешь им всё- про боль, про бесов, про глаза ,про анастопиздевшую многокилометровую толщу воды, сквозь которую ты прорываешься каждый день. И говорить ты будешь всем своим телом, танцуя в шаманском танце, ловя волну непонятного пьянящего ощущения то накатывающего то затихающего, то вновь взрывающегося шумом моря. И не прерывая ни танца не песни ты будешь собирать в себе эту волну, и раскинув руки с рвущимся криком отправлять её обратно, вкладывая в неё ещё и часть себя ,ту самую часть которая так глубоко в тебе, ту самую часть до которой так и не смог добраться сегодня хоровод бесов. И купаясь в музыке ты будешь вплетать в ритм слова: то шепча, то выкрикивая их раздирая связки. Вознося слова, к небесам переплетая их с тем, что о так важно тебе.
Море звёзды и ты. И стук твоего сердца. И песня, и музыка и танец непрекращающийся ни на минуту. Ты живёшь сейчас. Такие краткие мгновения жизни . Совсем непохожие на те сны, и такие же нереальные как чувство рвущее тебя и море перед тобой! И с каждой новой волной тебя будет становиться всё меньше. Ты умираешь! Просто умираешь, растворяясь в этой волне! И внезапно воскресая, хрипя от опустошенной наполненности ты несёшься к звёздам превращаясь в одну непрерываемую песню! Жизнь и смерть, перемешанные воедино в вечной песне превращаются в мудрую змею ухватившую себя за хвост! А крутишься в танце ты: то ли летишь падая ,то ли падая взлетаешь. И из космоса в море, и на новой волне вновь к звёздам! Реальность взрывается, взорвавшись хрустальными осколками воспоминаний. И новая догадка:
/-А ведь и не было её! Не было никакой реальности. И не будет./
Только эта нескончаемая от моря к тебе, от тебя к звёздам и обратно в море волна настоящей любви реальна. И больше у тебя ничего нет. Так же как и тебя нет без этого непрекращающегося движения. И лишь оно реально… Это смерть под акомпанимент морского шума, под мощные запилы подхватывающие твою душу и несущую её ввысь! Это жизнь на грани порванных связок бесконечной песни и не прекращающегося танца. Это рождающееся в подкорке ликование:
-Я жив!
И это выворачивающее душу наизнанку утверждение уставшего мозга:
-Я умер!
А после трёх часов непрерывной смерти и последующих возрождений ты вновь увидишь то, что происходит вокруг тебя. И бесы, толпящиеся, где- то неподалёку будут смеяться и говорить восторженно повизгивая:
-Бог! Эта пьяная сволочь-Бог!
А ты поймаешь трясущейся во рту сигаретой огонёк зажигалки ,глубоко затянешься и глотнёшь из металлической фляги тёмно-коричневый жидкий огонь. И по обыкновению улыбаясь этому обжигающему глотку, выпуская дым из под спутанных волос, вновь погрузишься под толщу воды:
/-Мара…/
Салют.
Началось всё с хуйни конечно. Так всегда бывает- вся жизнь как салют: то ни хуя, и вдруг ебаааамс! Потом пиздык, пиздык, хуяааак, хуяааяк, йобс, йобс йобс. И опять ни хуя. Жизнь одним словом.
Ехал Николай в метро -книгу читал. Стоял, спокойно напитываясь духовностью из только что купленной в Доме Книги ещё пахнущей офсетной машиной новинки.
-Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция Фрунзенская. Произнёс навязший в ушах механический голос. И двери закрылись, а вошедший народ рассосался по свободным местам. И Николай вновь раскрыл книгу, закрытую на остановке, и погрузился в чтение. Вот тут то хуйня и приключилась.
Люди едущие с работ и учёбы по домам привычно расселись по свободным местам, досыпая утренний недосып, читая детективы, а кто и пивко тихо попивая. А этот нет. Толи ему места не хватило, толи тот кто за всем в природе наблюдает выделил ему место прямо здесь -рядом с читающим Николаем . Именно здесь, а не под красным трафаретом : « места для детей и инвалидов». Да и инвалидом он не был: старик такой крепкий- ломиком не враз упиздячишь, к тому же бухой. А чего бухому сделается? И на ребёнка он не похож был ,разве что бессвязностью речей:
-Я русский солдат бля! А знаешь, где служил русский солдат? Солдат служил … Русский солдат…
И продолжая что-то невнятно бормотать из под кудлатой шапки полез, куда то вглубь расстёгнутого полушубка, зарылся, закопался там, и извлёк на свет вагонных ламп, сильно початый литрович водки. Отвинтил заскорузлыми пальцами крышку с горлышка , припал натужно глотнув, и поднял глаза на мирно занятый своими делами вагон:
-Вы!! Знаете кто такой Сергей Палыч Королёв? А?
Обратился старик к безучастному вагону, но ответа не получил:
-Сергей Палыч Королёв…
Наставительно произнёс старик, размахивая незакрытым штырём и воздев к потолку вагона палец:
-Был генеральный конструктор… Конструктор генеральный ракет…
Уточнил самозваный лектор вновь припал к горлышку заветного литровича.
-А знаете, что он делал? Сергей Палыч королёв делал что??
Продолжал вещать неизвестно кому старикашка, поправляя съезжающую на нос лохматую шапку.
-Он делал ракеты… Сергей Палыч Королёв генеральный конструктор ракет…
Произнёс он удовлетворённо и вновь воткнув горлышко бутылки в слюнявый рот , дёрнул кадыком, отдышался и уже с надрывом провозгласил:
-Ни хуя вы не знаете, что за человек был Сергей Палыч Королёв генеральный конструктор ракет…Он делал раке… Ракетты… Сергей Палыч Королёв!
И не удовлетворяясь пояснением, старик стал показывать, как происходит запуск ракеты:
-Ракета на старт! Сергей Палыч Королёв командует запуск…Сергей Палыч Королёв…
Старик путался в словах, размахивал руками и шапкой:
-Ракета пошла … На старт! И всё пиздец! На хуй! Все пиздец! Сергей Палыч Королёв !Генеральный конструктор ракет! Пиздец! Такая ракета, что пиздец всем просто! Ракета! Всему пиздец! Сергей Палыч … На старт! Палыч!! Пошла!!! Конструктор генеральный ракет!!! Сергей! На хуй всём пиздец! Сергей Палыч Королёв.
Вагон качало. И как летит ракета и что, потом бывает, изображал старикашка неебически натурально.
Но как оказалось в дальнейшем это не просто старикашка был такой, а перст судьбы и перст средний. И в сторону погружённого в духовность Николая направленный. И в очередной раз припав к источнику ностальгии, перст окинул Николая мутным зраком , прищурился и вопросил с подковыром:
— Э—э-э-э…Солдат? Служил?
И ни хуя ответа не дожидаясь, ткнул обслюнявленное горлышко штыря Николаю под нос мимо книги:
-Выпей солдат?? Как солдат с солдатом . Я же русский солдат..
Николай молча взирал на нарушившего процесс напитания духовностью старикашку.
-За русского конструктора Сергей Палыч Королёва! Выпей! Генерального конструктора русских ракет… Как русский солдат!
Вот тут то Николай рот и открыл.
А надо заметить что Николай был филологом и по части подлежащих и сказуемых ,а равно как и деепричастных оборотов не одному нюх топтал. К тому же не так давно разочаровавшись в прелестях русского великого и могучего, по совету друзей и в пику недоброжелателям совершил акт аутодафе- спалил к чертям собачим учебник русского языка, и создал свой язык и немало в том преуспел. Прослыв на одном весьма значительном ресурсе, знатоком и экспертом в области применения этого нового языка. К слову сказать, ресурс тот очень серьёзный не «змея точко ком» какой ни будь, а настоящий литературный ресурс, с редакцией, публикациями и критическими отзывами. Ники у людей ресурса были очень многоговорящие -от эмпирически возвышенных: «Новичок», «Геннадий», «Умничкин», «Зайчекофф» , «Лысая прекрасность», «Сытое бодрствование», «Йося Геринг» , «Белый Пёс», «Русский купажор», «Джордж буш младший», до совсем незатейливых типа « В аэрофлоте это не употребляют в пищу», «Мгновенный профессор» , «Цобако Павлова», «Ефросинья Неветрогонная», , и множество других не менее звучных и интересных. Сам же Николай, ник себе выбрал скромный, но звучный: «Невоздержанный». И творил под этим ником свои произведения на чудном новоязе, и на этом же новоязе оставлял комментарии под произведениями других авторов. Да и книжка то в руках у него была не чем иным как альманахом авторов любимого ресурса. И нет бы закрыть ему книжку и взяв её в правую руку и снизу вверх плавным отмахом заехать дебоширу в глаз или под нос к примеру, дабы навсегда отбить охоту к пьяным воспоминаниям себе на радость да вагону спящему на потеху …Нет ! Не таков был филолог Николай. А раскрыл Николай рот с тем что бы рассказать пьяному дедугану всё что думает о нём, водке и Сергее Павловиче Королёве. Раскрыл и выдал на гора прямо в рожу мутнозрящему ветерану:
-Але, карбонарей ака чепуш освенчатый! Доколь милитаризвость вселенского охвата фчехлять лектодитории намерен йобана? Унылость схватками прёт из нутра твоей сущности мутной! Ты что за отросток срамной? Ты в пространствах и измерениях заплутал сусаниновед? Архаизма кусок! Хуле ты яблоком усмотрительным выпучился? В данной проэкции не вместилище купанцев с плавнями. Нет блйа как находка ихтиологического изыскания приванивающее пялишся! Королёва ,сподвиженец? Да хоть цезарьмортиры лейбхранителя! Ты то хуле? Твайа фамильнасть в чом? Ггагарен блйа ,или Титов? Мож и Амстронг не в дудкудудящий? Выкидыш великосовковый! Хуле тут тваи салюты па периметру?И штырь обгуняный мне в поле зрения не хуй располагать! Жри палево в одни потрошка, артефакт нивелированный! А нищебродность свою империруй в норке унылой. Хуле интелигентным сапиенсам в мыслительных эпикуреях сваи брутальности растолмачивать? Вот хуле? А зомбить грандмастера в лет истечении кто замыслил?
Собственно Николай сказал старому синяку что то вроде:
-Знаете, уважаемый, если напились, ведите себя прилично, пожалуйста. И не шокируйте своим видом интеллигентных сограждан, равно как и не нужно упоминать всуе имя великого конструктора. Это если коротко так. Но на новоязе. А пьяный сподвижник Королёва новояза не знал. Откуда? Водка да ностальгия по прошлому –вот и все его знания отчасти. И сдвинув неверной рукой на бок косматую шапку ,старик вытер кулаком с зажатой бутылкой слюнявый рот и носом шмыгнув, прокричал гневно:
-На Сергей Палыч хвост падымать? Пидорва очкастая???
Прокричал, да уебал филологу с размаху бутылкой в голову.
Не обидеться на «пидорву» не защититься Николай не успел, а рухнул под ноги пионеру ракетостроения. Рухнул как неудачно посланная в космос ракета и затих. А гордый победитель. Покачался над поверженным филологом, и напевая себе под нос что то типа :
-Заправлены в планшеты ,забиты под завязку, йобана…
Прошествовал в открывшиеся двери вагона на перрон. И с перрона обернувшись на последок, сказал, прочувствовано онемевшему вагону:
-Помните Сергея Палыч Королёва ! Это был великий человек! Русский конструктор ракет!
И смахнув скупую мужскую покачиваясь, растворился в толпе направляющихся к эскалатору…
Очнувшийся Николай превознемогая боль в кем -то наскоро забинтованной голове молвил, обращаясь к склонившимся над ним блюстителям правопорядка:
-И хуле? Экая неадекватность бытия приходит на уровень восприятия. Армагедонщина заковыристая. Дваояковыгибистость впуклая по всем эпикуреям! Брутальщина архаическая среди быдлячебезмолвного стада деструкцию мыслевместилищу учиняет посредством штыря обгуняного ! Сие в рамках? В периметрах общепризнаности?
— Выпивали уважаемый?
Скучающе поинтересовался один из ,блюстителей почесав потную голову под форменной кепкой.
-Под бутиратом что ли?
Отчего-то радостно заинтересованно спросил второй блюститель.
-Але! Фчехлять мыслеформенную палетность мы терь не укомплектовываем? Я вас великомогуче вопрошаю: доколе? Архизначимость в лике нечитаемая! Околоточность пейзанскую усмотреть место имею!
Нервничал от недопонимания Николай.
-Так, уважаемый, Бутират употребляли?
Перестав чесать голову ,в свою очередь занервничал первый страж правопорядка. И Николай, негодуя от таких обвинений, продолжил тираду:
-В оном ли событии истина? Сапиенс антуражно разхристан ,а его пилаттят на манер ископаемый! В чём событийность? И до опиатов ли индивидууму просветительской ипостасью согбенному? Где проникновенность расположена с должным пиитетом?
И продолжая негодовать добавил с презрением, но уже ослабевая:
-Сатрапосподвижничество, и пейзанстволичие, равно как и по генеологии .
-Ну, ни хуя себе! А дубиналом по яйцам ? А мудила?
Ласково произнёс второй блюститель, обрадовавшись ещё больше услышанному из уст Николая знакомому слову. А первый, ещё больше занервничав, почти заорал на Николая:
-Бутират пил ёбанрот птица-говорун?Пил сука?
И захотелось Николаю замолчать гордо ,не отвечать ничего этим тупым жирным ментам, но обида от несправедливого обвинения пересилила:
-Хуеподзалупарату орально такие улугбеки недокоитованые как на меня летально рыбные окосицы в двух единицах экзэмпляреные тупят ,как есть предпочтение отдают. И кружки эйсмарха посредством анально ещё молоком канабиозным через потрох мыслеэвакуаторы суховеют!!!
-Ах ты гандон !
Радостно отозвался второй блюститель, и отработанно бодро шлёпнул Николая дубинкой по разбитой голове, вновь отправив терпельца в нокаут.
-Погоди ты Михалыч!
Раздражённо отозвался на стон вырубаемого Николая первый блюститель:
-Не на бутирате он- чёт не в себе клиент. Похоже дурку надо вызывать! Звони давай.
И пока первый пристёгивал на всякий случай, вырубленного Николая к батарее наручниками, второй, как и всегда весело накручивал диск телефона, сняв трубку:
-А куда звонить то? В Скворечник или на Пряжку?
-Давай в скворечник, а там пусть сами решают.Нам этого говна здесь ещё не хватало.
Очнулся Николай уже в приёмном покое больницы имени Скворцова –Степанова. И с трудом сдерживая усталость, борющуюся с болью в разбитой голове и внутренним негодованием ,очень вежливо спросил у сидящего рядом человека средних лет:
-А какое количество наклепсидрило в момент происходящий? И Диспозиционо размпеещаться мы в интерьерах мрачных сих как сподвиглись?
Человек ничего не ответил, а лишь взглянул на Николая опасливо, поднялся с обитого дерматином диванчика встал поспешно и пересел в противоположный угол. Недоумевая от происходящего, Николай повторил свои немудрёные вопросы, пугливому собеседнику начав, правда, со следующей фразы:
-Вы уважаемый, каким манером рекогносцировались или в оных интерьерных убожествах на ниве, какой либо созиданием, или по променадству с аказией?
Молчун поднялся со своего места и, оглядываясь на Николая, постучал в фанерную заслонку окошка, из-за которой пробивался свет электрической лампы:
-Ваш буйный тут очнулся и что – то говорит!
Тут Николай осмотрел себя и обнаружил, что к разбитой голове прибавилась ещё пара наручников противно холодящих запястья.
-Доколе казематные мытарства просветителю? Вопию, взывая к искренним эмпиреям душехранилищ!
Обратился Николай к двум парням в грязно белых халатах радушно подхвативших его под руки.
-Сейчас родной сейчас баиньки будем!
Как то по отечески обратился к Николаю один из парней.
-Отнюдь! Не эфира нега не Эола колыбель отдохновенности равны! Не имею я лояльность к многовыспренному сибаритничеству на данный отрезок реальности протекающей. Лишь истинообъемлющее мне требовательно! Лояльновместимо ли мыслехранилищу? Не объёмами ли несметными событийности давешние? Первонахом архаика в сероммассовый кожух фунфырём уронствено! Да опоследовательно пейзанин в сероказёнщине демократиналом попотчевать имел место!И что зачётом теперь размещение?В унылости казематной? В кандалах железковых руки выдирающих? Просветлителю? Духовности соблюденцу?
Горько сетовал Николай.
-Ничего родной, ща всё будет.
Ровно заверил Николая санитар. И тонкая стальная игла вошла под кожу Николая, выталкивая обратно в вену несколько капель крови проникнувших в шприц через иглу вместе с успокоительной химией. А Николай, обмякая в руках санитаров прошептал валясь в небытие:
-Экая мерзопроисходимость ,просветительнодеятельный удел -шаги голгофические…
И борясь с наплывающим дурманом из последних сил вымученно вышевелил губами:
-Протяжка один ,протяжка два, отрыв от стола…
-Поехали!
Широко улыбнувшись, закончил за него санитар…
Необратимость
Дьявол рождается из пены выступившей на губах у ангела, отстаивающего правое дело.(Ц)
Мобильные группы вошли в город ,лишь, только на улицах холодная ноябрьская ночь перевалила далеко за половину. Выкрашенные в чёрный цвет внедорожники и мотоциклы с колясками несли на своих бортах эмблему изображавшие православный крест и собачью голову, впрочем ,сейчас эмблемы скрывали переброшенные через открытые стёкла бронежилеты. Из открытых кузовов полугрузовиков холодную ночь внимательно обшаривали жадными дулами пулемёты «Утёс» и АГС «Пламя». Номера на машинах и мотоциклах были тщательно зачехлены, фары не горели. Мобильные группы продвигались к окраине города, стремительно и неотвратимо. Через пятнадцать минут монастырь был окружён. Бесшумно высадившись из машин, юноши и девушки в чёрных униформах с эмблемой Креста и собаки на рукавах, проникли внутрь в считанные секунды ,орудуя длинными, остро отточенными кавказскими кинжалами в случае малейшего сопротивления и неповиновения. Огнестрельное оружие в ход не пускали. И уже через десять минут в трапезную было согнано всё население монастыря во главе с настоятелем отцом Дмитрием. Прочно связав воспитанников детского приюта и отделив их от послушников, бойцы в чёрном привязали к каждому из детей по осколочной гранате с выдернутыми кольцами. Таким образом, если только ребёнок умудрился бы развязать умный спецназовский узел, граната без замедления сработала бы.. Дети плакали, монахи роптали всё громче:
-Что творите ироды? Это же дети!
-Креста на вас нет! Бога побойтесь, в доме его зло творите!
На бойцах по заблуждению монахов крест всё же имелся, да не один — у каждого нательный, второй на лбу, утопленный в мех чёрной, лохматой папахи и третий на левом рукаве чёрной униформы.
Не отвлекаясь на нарастающий ропот монахов, бойцы закончили минировать детей и заняли каждый свою позицию в соответствии с боевым расписанием.
Первое оцепенение прошло. Отец Дмитрий ощупав языком, отсутствие зуба и разбитую губу не желавший больше молча взирать на происходящее обратился к юноше, не участвовавшем в минировании детей, а всё время, что то говорящему в пол голоса по коммуникатору:
-Могу я поговорить с вашим командиром?
-Позже батюшка, позже.
Потом, подумав, добавил:
-А что собственно вы сможете ему сказать? Не о чем вам разговаривать, батюшка.
Отец Дмитрий вознегодовал, вскочив на ноги с холодного монастырского пола:
-Что вы позволяете себе? На вас же кресты православные! Это дети! Что вы творите? Кто вы такие? Я требую немедленно прекратить разбой, освободить детей и покинуть стены обители!
Юноша вновь оторвался от дорогого коммуникатора, поднял внимательные глаза на отца Дмитрия, хлёстким ударом по лицу вернул того на пол:
-Я сказал позже.
Монахи прекратили роптать, дети заплакали громче. Отец Дмитрий, оглушённый ударом сглатывая набегавшую во рту кровь в голос начал читать молитву:
-Отче наш, иже еси на небеси, да святиться имя Твое!
-Да приидет царствие Твое!
Подхватывали послушники
-Да будет Воля Твоя,
Сквозь слёзы проговаривали перестающие плакать дети
-Яко на небеси так и на земли!
В лад шевелили губами бойцы в чёрном.
-Хлеб наш насущный даждь нам днесь!
Вторил отцу Дмитрию скорбный хор
-И остави нам долги наша, яко и мы оставляем должником нашим!
Шептали послушники.
-И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого!
Просили тонкие детские голоса
-Ибо Твоё есть Царствие и Слава и Сила! Ныне и Присно и вовеки веков! Аминь!
Осеняли себя крестным знаменьем Бойцы захватчики. Ни дети, ни монахи связанными за спиной руками креститься не могли, и лишь отвешивали поклоны в ходе молитвы.
-Благодарю вас батюшка, нам это сейчас не повредит, благодарю.
Откликнулся молодой человек с коммуникатором,
-А теперь попрошу тишины, в противном случае я прикажу застрелить вас до прихода батьки.
И рука молодого человека красноречиво извлекла из кобуры пистолет «Бердыш», а палец лёг на курок и пистолет, скопировав внимательный взгляд молодого человека, уставился на отца Дмитрия, а его хозяин вернулся к своему разговору с коммуникатором.
Монастырь застыл в чёрном молчании.
Потянулось тягостное ожидание не предвещавшие ничего хорошего и лишь изредка тишину гулких сводов монастыря прерывали детские всхлипы и короткие доклады подходивших к юноше с коммуникатором бойцов в чёрном.
Минут через сорок, протянувшихся для захваченных целой жизнью, часовые на воротах впустили по условному знаку ещё одну мобильную группу: Дюжина всадников с командиром во главе и ещё четыре чёрных внедорожника, с теми же эмблемами на бортах.
Бойцы, захватившие монастырь выволокли плачущих детей и отца Дмитрия, несмотря на жестокие удары так и не пожелавшего оставить своих воспитанников в холодное ноябрьское утро. Все предстали взору головного всадника на чёрной как смоль кобылице. Юноша с коммуникатором подбежал к нему и, козырнув, стал докладывать склонившемуся к докладчику и оглаживающему чёрную кобылиную шею:
-Батька…Тринадцать человек все шумели…Порешили ребята четверых… Грех… Настоятель отец Дмитрий.. Удостовериться бы…Молились… Сунул я ему в рыло…Виноват. Всё готово.. . Начинать можно… Недалеко… Погост…
доносились обрывки фраз до отца Дмитрия.
Кони всадников похрапывали, мотали головами и кусали удила. Те же черные униформы, эмблемы с крестами и оскаленными собачьими головами, кинжалы, усталые колючие взгляды фанатиков буравили детей и отца Дмитрия из под мохнатых папах . Кресты утопленные в мех папах отблёскивали в паре поднимающимся от качающихся лошадиных морд.
Выслушав доклад, командир выпрямился и неожиданным для истового взгляда спокойным голосом проговорил:
— Сколько двухсотых хорунжий? Четверо? Наши? Нет? Хорошо, благодарю за службу! Волхва ко мне! Детей раздеть. Действуйте.
Казаки спешились и отправились исполнять приказ атамана. Из прибывших с кавалеристами внедорожников выскочили несколько казаков с собаками на строгих стальных поводках, большими чёрными терьерами. Ещё два казака бережно вывели старика в простой одежде. Старик ступил на землю, улыбнулся собакам и, опираясь на палку, подошёл к атаману. Тот, не сойдя на землю, поклонился старику и коротко спросил:
-Он здесь?
Старик, скользнув взглядом по испуганным заплаканным детям, не замедлил с ответом:
-Здесь, сыне, не ушёл на этот раз, вражье семя.
Он сделал несколько шагов в сторону детей, атаман последовал за ним. Старик подошёл к детям поднял палку и ткнул ею в направлении мальчика лет пяти:
-Он! Остальных вели одеть, поморозишь ребятишек, малые совсем, холодно уже ,чай не месяц май на дворе . Да гранаты отвяжи, от греха. С Богом, сыне!
Атаман кивнул, поклонился, отдал честь старику и коротко махнул нагайкой в сторону детей. Четверо казаков выхватывая на ходу кинжалы, отделили плачущего ребёнка от остальных детей. Остальные, скинув куртки, набросили их на ребятишек и увели внутрь монастырского здания. Старик, окружённый собаками не оглядываясь, вернулся во внедорожник. Атаман, вытащив из кармана старомодного кожаного френча металлический портсигар не торопясь, извлёк сигарету. Чиркнула зажигалка и с лёгким треском занялась сигарета, атаман выпустил в холодный утренний воздух клуб сероватого дыма:
-Павших убиенных братьев отпеть и похоронить по христиански, детей напоите, чем ни будь горячим ,и успокойте, скажи барышням пусть распорядятся. Пока никого не выпускать .Часовых удвоить, если что стрелять на поражение. Постарайтесь всё сделать аккуратно, хватит двухсотых. Исполняйте есаул.
-Слушаюсь батька!
Молодой казак коротко метнул ладонь к бровям и, придерживая скачущий на боку автомат, нырнул в здание.
Атаман поднял взгляд на отца Дмитрия, внимательно посмотрел, и коротко махнул рукой, двоим казакам, стоявшим рядом со священником. Казаки подхватили с земли раздерганного настоятеля и подвели его к атаману.
-Я вынужден принести свои извинения отец настоятель. Действия моих людей были продиктованы жёсткой необходимостью. Поверьте, Дмитрий Васильевич — нельзя было по-другому, никак нельзя.
Отец Дмитрий задохнулся от негодования:
-Да вы… Да ты… В уме ли вы молодой человек????? Что вы здесь натворили??? Это какой такой необходимостью могут быть оправданы налёт на монашескую обитель, убийства, избиения, и издевательства над детьми несмышлёными? Кто вы такие? По какому праву? Что вы собираетесь делать с ребёнком? Отпустите его немедленно! Христом Богом прошу тебя сын мой! Вы же православные, что творите? Одумайтесь!
Атаман поморщился, выпустил клуб дыма, спокойно глядя сквозь отца Дмитрия, рука с сигаретой поднялась к папахе:
-Атаман «Чёрной сотни» Гавриил Фёдорович Ангел! Эти люди все, что осталось от моей сотни. Я, не задумываясь, пристрелю любого, что бы сберечь оставшихся у меня людей. Мы очень долго искали этого зверёныша …
Рука атамана метнулась в сторону казаков, с трудом пытавшихся удержать кричащего ребёнка. Чёрная кобыла наступала на отца Дмитрия, атаман натягивал повод, удерживая ту от движения вперёд.
-Вы знаете, почему мы здесь?
Отец Дмитрий молчал, постепенно в голове его прояснялось: «Чёрная сотня», «Банда Ангела»…Все о ней знали, все говорили: железная дисциплина, убийства, мобильность и молниеносность действий, прекрасная оснащённость, полная безнаказанность, не грабежей, не мародёрства ни изнасилований, лишь убийства случайных свидетелей и оказавших сопротивление, банда… Говорили, что секта. На самом деле никто точно не мог сказать, фотографий не было, трупов своих единомышленников они никогда не оставляли. Тайна. И они кого-то всё время разыскивают. Кого? Лишь сплетни обывателей, обрастающие кошмарными подробностями и скупые огрызания на журналистов, бессильных правоохранительных органов.
-Так вот Дмитрий Васильевич. По нашим данным в вашем монастыре получил убежище враг! Когда этот мальчик появился здесь?
Не помнил точно отец Дмитрий, появления этого воспитанника: все тринадцать малышей прибыли сюда по разному, кого милиция отдала, кто сам прибился, а этот… А вот этот .. Да женщина его привела, немая…Боялась всё время чего то просилась с ним остаться, да куда там: мужской монастырь –не положено… Гнали её даже, так она под воротами ночевала, а мальчик и не вспоминал про неё вроде. Да и не плакал даже. Женщина немая и мальчик не смог сказать, кем она ему приходится, тоже немой. Потом она пропала куда то, а мальчик остался. Да так не разу и не вспомнил про неё…
-Посмотрите на него внимательно, отче. Почему на прававославном воспитаннике монастыря отсутствует нательный крест?
Казакам удалось навалиться на мальчонку и отвинтить корпус с запала гранаты, привязанной к его рукам.
Х-Х-л-лоп!- рванул запал, и один из стоящих рядом с внедорожником казаков схватившись за лицо, рухнув на колени, ткнулся в землю окровавленными ладонями, не застонав, не вскрикнув и не подав больше признаков жизни! Атаман отшвырнул окурок, рванул повод в бок и в три прыжка был около казака. Лицо его побелело. Глаза засверкали безумным огнём:
-Видите Дмитрий Васильевич?!
рука с ногайкой указывала в сторону возившихся с товарищем казаков. Один из них встал, поднял голову на атамана, стянул папаху и осенил себя крестным знаменьем. Атаман рванул папаху с головы, перекрестился трижды и открыл крышку кобуры архаичного маузера, висящего на тонком ремешке в деревянной кобуре.
-Да погодите вы атаман! Как вас там Гавриил, погодите, это лишь ребёнок! Понимаете вы? Ребёнок! Вы в своём уме? Вы же взрослый человек! Опомнитесь, что вы несёте!!!! Какой враг. Вы сами то себя слышите??? Это маленький ребёнок!!!!
Встал между мальчиком и атаманом отец Дмитрий.
На хлопок разорвавшегося запала из здания монастыря выскочило ещё несколько казаков во главе с давешним хорунжим. Наткнувшись взглядом на окровавленного товарища, стянули папахи, закрестились.
— Ребёнок, блядь????!!!!
Зловеще процедил атаман, левый уголок рта его задергался, вниз перекашивая и превращая спокойное лицо в зловещую маску безумия:
— Ребёнок? Это что, по-твоему, маразматик? Ты что поп ослеп?
Маузер плясал в руках атамана: то, отблескивая воронёным боком, то, зияя чёрной бездной ствола. Атаман крутился в седле на привстающей на дыбы, нервничающей вороной, бешено косящей белым яблоком глаза и яростно кусавшей сталь мундштука. Ни на секунду не выпуская из виду отца Дмитрия и прижатого к холодной подёрнутой утренним инеем земле ребёнка. Ребёнок извивался, рычал, и видно было, что удерживать его казакам нелегко.
Хорунжий подтолкнул отца Дмитрия к прижатому к земле мальчику:
— Смотрите, святой отец! Хорошенько смотрите!
Один из казаков молча вытащил кинжал, отцепил флягу, висевшую на поясе, отвинтил крышку, плеснул на голову ребёнка воды и острым, как бритва кинжалом за три движения сбрил все волосы с макушки мальчика. Под густыми цыганскими волосёнками открылась молочно бледная кожа, сразу покрасневшая от грубого бритья. И ошеломлённому взору отца Дмитрия предстала странное родимое пятно изображавшее три шестёрки — число зверя.
-Понял, поп????!!!! Держать глаз не спускать, ещё двое сюда, дёрнется — колите к ебене матери!
Рявкнул атаман и теперь уже семеро казаков навалились на распластанного, на земле мальчика.
-Итак, отче, ваша задача соборовать его сейчас! Казаки вам помогут! Потом отпоёте, сами отпоёте батюшка! Едете с нами.
Уточнил атаман и скомандовал вскочившим в сёдла казакам:
-С Богом! На погост!
Всадники во главе с атаманом и бронированные внедорожники выехали из ворот монастыря в направлении церковного кладбища. Монастырь остались охранять несколько казаков участвовавших в захвате и чёрные мотоциклы с установленными на колясках пулемётами. Крепко удерживаемого мальчика везли в кузове одного из полугрузовиков, крепко прижатым к холодному металлическому полу кузова.
Всё время пока отец Дмитрий правил службу, а казаки, оказавшие неплохие знания церковных обрядов мальчик не издал не звука. Даже вроде перестал биться под казаками, прижимающими его к земле.
Атаман курил, не выпуская из рук маузера и не сводя с ребёнка острого взгляда, твёрдо удерживая за повод норовистую, переступающую по подёрнутой утренним инеем земле кобылу. Окончив обряд, отец Дмитрий сложил с себя одеяние и, закрыв книгу, удерживаемую передним рослым казаком, обратился к атаману:
-Что дальше сын мой?
Атаман не ответив, подъехал к удерживаемому на земле ребёнку, и нервно махнул казакам стволом маузера, те, не заставляя повторять, дважды, пришпилили мальчика за кисти рук и ступни ног кинжалами к земле, плотно навалившись на рукоятки всем корпусом.
Детский крик боли порвал ноябрьское утро, разорвавшись в мозгу отца Дмитрия выплеском боли и ужаса. Атаман, впервые за всё время спешившийся на землю трижды перекрестился, выхватил шашку и, размахнувшись, вонзил её под левую лопатку распятого на земле ребёнка. В последний раз вопль нечеловеческого ужаса и боли рвал сознание отца Дмитрия. Атаман направился к кобыле, но на пол пути вернулся и, подняв маузер, выплюнул кусок свинца в голову бездыханного мальчика, туда, где на молочной коже бритой макушки чернело родимое пятно в виде трёх шестёрок. Затем, не оглядываясь, атаман резво вскочил в седло, убрал маузер, отцепил ненужные более ножны, бросив их на землю рядом с мёртвым ребёнком, и закурив, обратился к отцу Дмитрию:
-Вот и справились Дмитрий Васильевич, вот и ладно. Мы уходим. Помните, о чём я вас просил: сами отпойте его! А труп лучше сожгите. Храни вас Господь! Прощайте отче! С Богом!
И приударив в бока вороную, поскакал в направлении монастыря. За ним уезжали внедорожники и конные казаки, оставляя под серым утренним ноябрьским небом, измотанного и подавленного отца настоятеля.
Остатки «Чёрной сотни» атамана Ангела покинули город так же внезапно, как и вошли в него. Канув в лету и растаяв навсегда, унося с собой тайну поисков и убийства дитя рождённого от козла и девственницы спустя девять месяцев после чёрной мессы свершенной орденом сатанистов в маленьком городке в центре Великого Космического Пространства именуемого Россией.
— Пуля прошла вскользь, сняв кожу с головы — небольшая пластика и всё, и это при том, что родничок у него до сих пор не зарос! Представляете!? Раны на руках и ногах серьёзны, но большой кровопотери к счастью не случилось, и вы знаете, мальчишке сильно повезло!
выдохнул вместе с последними словами сигаретный дым седой, пожилой хирург делавший операцию ребёнку.
Его собеседник Командир Отряда Милиции Особого Назначения прибывшего в монастырь по сигналу осведомителя лишь спустя два часа после захвата, и из всех следов «Чёрной Сотни» обнаруживший лишь четверых погибших монахов, перепуганных детей, тело распятого на земле ребёнка на монастырском кладбище и безучастно сидящего рядом отца настоятеля удивлённо поднял брови:
-Повезло?
Хирург устало улыбнулся:
-Повезло! У мальчика врождённая аномалия топографии внутренних органов — сердце у него справа! Понимаете? Клинок пробил лёгкое, но так как сразу его не извлекли — внутреннего кровоизлияния не произошло! И что самое главное- мальчик не испытал шока! В первый раз за мою практику так везёт человеку! В рубашке пацан родился!
-Да, конечно повезло. Спасибо вам доктор, отдыхайте, я позже зайду.
Мужчины пожали другу руки и попрощались. Командир вышел из здания больницы и сел в машину и набрал номер на мобильном телефоне:
-Маш, всё в порядке, жив пацан. Ты не передумала? Тогда как договорились, я приеду сейчас.
У них не было детей, и никогда не смогло бы быть… Теперь у них будет сын :маленький пятилетний мальчик и лучших родителей ему будет вряд ли сыскать они будут любить его ,баловать, читать ему книжки и покупать игрушки. Это будет благополучная семья. И воспоминанием о сегодняшнем утре останется лишь тонкий шрам на макушке под неровно растущими волосами…
День Победы
-Снаряды, комбат! Снаряды!
Орёшь ты в шуршащую, и трещащую эфиром трубку полевого телефона выплёвывая криком слова, практически не слыша, что отвечает тебе знакомый и такой далёкий сейчас голос на другом конце провода:
-Держись ротный! Любой ценой удержи рубеж! Любой ценой!
-Серёга, без снарядов- пиздец нам. Не удержимся, сомнут на хуй.
Уже спокойно без крика произносишь ты, вжавшись в землю, закрывая телом молчащую теперь трубку. Мина легла совсем рядом и, разорвавшись, сыпанула осколками и комьями ссохшейся земли хлестанув по спине и барабаня по каске мелкими камнями. А над полем плавно кружит смерть, летает, сужая круги, пикирует, проносясь над траншеей, обдавая холодом свистящих мин, сотрясая мозг гулом в голове от разрыва снарядов, заставляя кланяться своему присутствию. Смерть выдёргивает одного за другим всех тех, кому не повезло. Не делая различий между твоими солдатами и врагом. Смерть как шлюха- меняет своих союзников в течении секунды успевая собирать дань ото всех- и от нас и от них.
-Амба Сергеич! Последние пять выстрелов!
Блеснув, из под запорошенной каски, слезящимися глазами, устало рапортует Титыч.
-Провод перебило, старшина, отправь Телешонка – пусть найдёт и восстановит!
-Есть!
Коротко отзывается Титыч и бежит вдоль бруствера за Телешонком.
-Кончай ночевать славяне!
Оторвавшись от бинокля, командуешь ты:
-Заряжай!
-Есть!
-Наводи! Слева два! Ноль пятнадцать. Дальность восемьсот! Не спать! Ювелирно работаем, Одесса- мама!
-Есть лейтенант!
Отзывается не выпускающий изо рта папиросу Шурик.
-Огонь!
-Есть!
-Заряжай!
-Есть
-Огонь!
-Не спать Камильбек!
-Есть!
-Чётко Шурик!
-Есть!
-Заряжай!
-Огонь!
Витек оттаскивает пустые гильзы, тихо матеря пролетающие совсем рядом пули. Камильбек с бледным от слоя пыли лицом подносит новый снаряд и посылает его в лязгнувший гостеприимно раскрываясь, казённик. Шурик, прильнув к окуляру, дымит своей вечной папироской. А ты, бросив взгляд на два чадящих вражеских танка, скользишь окулярами бинокля по застилаемому клубами дыма полю.
-Шура! Правее БТР. Ноль семнадцать! Наводи!
-Есть!
-Огонь!
-Молодца славяне!
И смерть вновь жнёт, подбирая горящие отметавшиеся и ещё мечущиеся тела из полыхнувшего огнём фашистского «ханомага».
-Товарищ лейтенант! Ротный! Дьячка смяли!
Страшно хрипит запылённый, вымазанный сажей и кровью боец, держа на весу сочащуюся тёмной кровью правую руку, обморочно оседая на дно траншеи.
-Васька!
Васька Дьячок — твой вчерашний однокурсник такой же, как ты, не успевший ничего ещё девятнадцатилетний пацан. Васька Дьячок вместе с тобой третьи сутки отбивавший атаки наползающих волна за волной жёлто-коричневых бронированных коробок жалящим огнём ЗИСов и ПТРов, горит сейчас размазанный по броне вместе с вражеским танком.
-Васька…Разворачивай орудие славяне!
Теперь ты должен перекрыть и эту грохочущую и отплёвывающуюся хлопками ПТРов и стрёкотом «Дегтярей» и ППШ брешь в обороне рубежа. Только вот снарядов у тебя один остался, и Титыч с Телешонком как сгинули.
-Держать рубеж! Любой ценой держать!
Стучат в голове донёсшиеся из далека слова.
-Полундр-р-р-ра братва!
Сквозь сжатые зубы, стоном хрипит Шурик.
-Навали-и-и-ись.
Натужно выдавливает Витёк. И Камильбек молча упирается ногами в землю, вместе со всеми разворачивая орудие влево.
-На посошок славяне! Наводи, Одесса!
-Есть!
-Заряжай!
-Есть!
-Огонь! За Ваську с-с-с-суки!
-Т-т-т-т-ун!
Послушно отозвался ЗИС, и последний подкалиберный снаряд понёсся оседланный костлявой, в развивающемся чёрном балахоне, навстречу жёлто-коричневому «панцеркампфвагену». Кумулятивная струя соприкоснувшись с бронёй прожгла дырку величиной чуть больше спичечной головки и впустила в чрево т-четвёртого нежеланную гостью. Смерть ликовала внутри залитого огнём танка. И ты сейчас ликовал вместе с ней:
-Горит падла! Гранаты к бою!
-Тт-тах!
Хлопали ПТРы и вторил им одинокий «дегтярь»:
-Та-та-таттататата-тата.
-Держатся славяне, молодца! Шурка стой! Назад!
Успел выкрикнуть ты уползающему навстречу очередному вражескому танку, одесситу:
-Назад! Камильбек, работаешь вторым номером!
Командуешь ты и, загнав в патрон в противотанковое ружьё, припадаешь к прицелу:
-Тт-ах!
Отзывается ПТР на нажатие курка.
-Патрон!
И Камильбек уже укладывает патрон в ПТР.
-Тт-тах!
Отзывается ПТР.
И боец с позиции Дьячка, громко матерясь, левой рукой, стреляет из ППШ по расползающимся фигурам вражеских танкистов в черных комбинезонах. Горит танк, и не видят этого засыпанные землёй глаза одессита Шурки. Лежит он переломанный и посечённый осколками от связки гранат, брошенной им во вражеский танк. Обнимает его смерть, выпивая из него остатки угасающего сознания, и видит Шурка Чёрное море, Французский бульвар и памятник Ришелье.
-Товарищ лейтенант, связь восстановлена! Гвардии рядовой Телешонок при выполнении задания геройски погиб.
Титыч, опустил руку и вдруг совершенно неожиданно перекрестился.
-Серёга, позиции Дьячка смяты! Снаряды, Серёга!
Вновь кричишь ты в трещащий и шуршащий эфир. И бегут твои слова по проводу и, задержавшись в теле мёртвого Телешонка сжимающего концы оголённого провода зубами, возвращаются к тебе ответом комбата:
-Час, ротный! Один час продержитесь! Любой ценой этот час мне дайте!
-Тт-тах!
Хлопает ПТР, и припавший к ружью Титыч орёт Витьку:
-Патрон! Не спать ку-р-р-рва!
И ты, отбросив трубку, вновь ползёшь на бруствер:
-Патрон, Камильбек!
-Тт-тах!
-Патрон!
Но Камильбек, лишь молча протягивает тебе патрон, осев на дно траншеи уже без лица. Тихо стекает кровь на пропылённую гимнастёрку ,костенеет протянутая с зажатым патроном к тебе рука, а самого Камильбека несёт к прекрасным гуриям смерть. Гурии полюбят его и такого-с развороченным осколком черепом. Гурии любят всех…
-Один час!
А вы не продержались один час. Через два часа расстреляв весь боезапас, вы с Титычем зажав по связке гранат в руках, поползёте навстречу вражеским танкам. Ты так и не доползёшь, ты так и не увидишь, как Титыч матерясь, кромсает ножом уцелевшего в подорванном им танке вражеского танкиста. Ты не увидишь уже своими широко раскрытыми глазами как по небу над тобой несутся, поливая врага РСами наши самолёты… И в тот миг, когда откуда-то сверху и справа войдёт тебе под левую лопатку трассирующая пуля, ты сольёшься в последнем поцелуе со своей вечной невестой, со своей смертью, и по щеке твоей скатится горькая слеза…
-Сынок что с тобой!? Что ты плачешь мой маленький? Ну что случилось?
Мама посадит тебя на колени, прижмёт к груди, согревая своим теплом, и кутая в родном запахе.
-Ну что ты? Ну, посмотри какое солнце на улице! Сегодня праздник сынок, не плачь! Сегодня девятое мая- День победы, родной! Мы с тобой пойдём на парад, а вечером будем смотреть салют! Не плачь мой хороший!
А ты будешь ещё долго, горько плакать. Плакать от понятной лишь тебе досады, плакать от осознания того ,что ты так и не дожил до этого праздника…
Сокол.
Когда- то давно жил один юноша, жил он вполне сносно, как все живут, но всегда в глубине себя он понимал, что жить, как все он не хочет и не желает — слишком всё было размерено и предсказуемо.
-В жизни всегда есть место подвигу !(ц)
Повторял он часто, и как- то раз, в один из августовских дней он нашёл в себе силы изменить свою жизнь. Он уехал на войну, уехал защищать то, что осталось от страны, в которой он когда- то родился. Он уехал на войну, оставив жену и маленького сына, уехал без сожалений. Он верил в то, что он делал. И ему понравилось воевать, ему нравился рваный военный быт, нравились его новые друзья, и он совсем не сожалел, что когда- то покинул родной город и свой так и не сумевший стать родным дом.
***
-Чё с патронами земеля?
-У Кошевого два цинка, я вчера видел. Чего тя крючит то?
-Седалищный нерв бля…
Винт морщиться, и сплёвывает на бруствер.
-Сыро…Надо жучку привязать. А у тя 5.45?
-Да.
-У Кошевого 7-62. Пролёт земеля.
-Да, облом… Ты сегодня опять пойдёшь шарить?
-Угу.
-Сколько набил?
-Пятерых. Хотел зарубки на прикладе делать, да есаул распизделся. Ты его знаешь- устав чтит. Надо тебе доктору показаться.
-А-а-а.. Хуй с ним — через неделю домой. Там и покажусь Твоим передать что ни — будь?
— Нет, ничего не надо. А жучку привяжи всё ж — помогает.
— Ну смотри. А то я рядом буду — на Гражданке, могу зайти ..
-Гражданке привет от меня. И палочку- за товарища по оружию.
Делает хитрое лицо Мимино. Винт смеётся с товарищем незатейливой шутке И внезапно вновь морщится от боли:
-Ладушки- поглянем. Удачи!
-С Богом!
-С Богом!
Винт поковылял вдоль траншеи к себе, а Мимино бросил размокшую под дождём сигарету и нырнул в блиндаж. Фидель варил чего-то, в кастрюльке тихо матерясь и помешивая изредка ложкой:
-Снедать будешь?
Фидель говорит на суржике: дикой смеси украинских и русских слов.
-Нет — не лезет с утра…
-Дождюха…Опять пойдёшь?
-Ну не ждать же когда он закончится.
-А куды торопиться? Швидкий ты больно! Скильки тут уже?
-Второй месяц на исходе.
-Тю-ю-ю, хля, чё тебе дома не сиделось?
-А чё там делать?
-Ну, жинка, дитё. Тепло и мухи не кусают.
-А здесь кто будет жопу морозить?
-Здесь и так богато на вроде тебя орлов.
-Много не мало, и вообще нравится мне здесь.
-Нравица ему, всё бля игрушки вам…А в цинке домой не хочешь?
— Не зуди Фидель. Доживём-увидим.
Улыбается Мимино.
-Смехуёчки вам всё… Что ты её всё пидорасишь? Дырку протрёшь!
-Оружие надо в порядке содержать! Вон есаул проспится – расскажет тебе. Кстати Фидель ,а чего тебя Фиделем зовут?
-Хвёдор, от того и Хвидель.
Врёт Фидель — Винт рассказывал: когда Фидель здесь появился, он был просто Федей ,но из-за накатившего фурункулёза вынужден был покрыться густой бородой и моментально превратился в Фиделя.
-А вот ты, почему Мимино — никак не розумию. Не грузин ведь? Али грузин?
-Мимино — сокол по грузински, а у меня фамилия Соколов.
-Тю-ю-ю-ю-ю-ю-ю.
Мимино вытер руки от масла и стал снаряжать «СВД».
-Фидель, ты запасливый, у тя полотно по металлу есть?
-А на шо воно тебе?
-Хочу экспансивные пули сделать — в кино как- то видел.
— Кспанси… Вот блядь…Ебанутый, во всю голову ебанутый!
-Короче, ближе к ночи! Есть или нет?
-Ебанутый!
-Хуй с тобой. Дай хоть надфиль!
-Чё???
-Через плечо! Напильник есть?
-На! Тока здесь не пили!
-Благодарствуем.
Мимино выщелкнул несколько патронов из обоймы и стал спиливать носики пуль напильником.
— Шо ховорил тебе! Не пили тут!
Помнит Фидель, как Мимино на просьбу прикурить ,достал из кармана трассирующий патрон и пару раз ударив по камню, сунул опешившему Фиделю яркий огонёк горящей трассирующей пули. Не любит Фидель разные огненные приколы. А Мимино они нравятся.
-Бля ,Фидель ,сколько можно? Это ж обычный — не трассер! Чё будет то?
— В очё будет!
Фидель радуется, что складно ввернул.
-Вот то и будет! Хеть отседава!
Есаул заворочался и приподнялся на лежаке:
-Скока можно??? Что за базар? Мимино, Фидель! Дайте поспать!
-Вин ведь шо робит! Ваше благородь! Пули в хате пилит!
Есаул махнул рукой и отвернулся:
-Нет меня! Два часа ещё нет!
***
И как- то раз юноша ставший солдатом, отправился выслеживать врагов. Отправился один, потому, что это казалось ему приятной весёлой игрой. Он поступал так уже не в первый раз, и убил не одного врага — он считал себя охотником, охотником на живых людей.
***
-Странно сегодня -дождь идёт, а спать не хочется. Ладно, потом доделаю — всё равно во время дождя практически не видно ничего.
Подумал Мимино, и достав сигарету вышел из блиндажа.
— Значит два часа… Два часа есаул меня не хватится, Можно часик полежать – может кто и появится.
размышлял Мимино затягиваясь осточертевшей сигаретой «Ростов на Дону». Вернувшись в блиндаж, он переобулся, взял винтовку и нырнул в дождь.
Этот сарай Мимино приметил, когда в прошлый раз к Хохлам в гости ходил. Пока пили, один из них ему дал бинокль и вот тогда он эту сараюху и увидел — идеальная позиция. — -Правда стоит как на лысине у чёрта. Но до другого берега всего то сто пятьдесят метров. Как её не снесли ещё? Впрочем, прирумыненые ни хрена толком не умеют, тем более воевать.
В общем Мимино направлялся как раз туда. За пятнадцать минут он добрался до заветной сараюхи. Ноги промокли.
-Да, надо было всё- таки ботинки взять. Ладно, потом обсохну.
Мимино торопился. И быстро забыл о промокших ногах. Сейчас им владел уже совсем другой интерес. На второй этаж сарая он залезал, по какой то осклизлой жердине.
-Да в кроссовках удобней, в ботинках хрен залез бы.
Мимино глянул на часы.
— Угу, ещё полтора часа мои. А то и два все, пока есаул хватится.
Мимино размотал защищённую от дождя винтовку, и расчехлил оптику. Щель между досками была маловата.
-Выбить что ли одну? О! Рядом ещё одна дыра.
Мимино сместился левее.
— От так, теперь хорошо. Кто там у нас есть?
И припав к окуляру, Мимино стал прочёсывать местность через оптику. Чужие окопы проступали в пелене дождя. Движения нигде не замечалось.
— Вот оно!
Дым. Дым, разбиваемый каплями дождя, поднимался в одном месте.
-Будем пасти. Впрочем, бесполезно… Всё равно не высунется. Таааак. А куда они срать ходят?
Мимино начал чесать по позициям оптикой.
— Вот идиоты.
Улыбнулся Мимино неожиданному открытию.
Традиционная будка из досок. Правда, еле заметная за пеленой дождя. Движение.
-Опять не видно. Да это ведь он зашёл туда!
Словно боясь вспугнуть догадку, Мимино затаив дыхание, следил, за полевым туалетом. Вновь движение в пелене дождя.
— Нет, рано, надо просчитать момент самого движения. Ждём.
Рука затекла, лежать было неудобно, и стали замерзать промокшие ноги, но сейчас ничто не способно было отвлечь Мимино от цели.
-Курить хочется. Хоть сигареты — говно: «Ростов на Дону». Но всё таки халява.
Опять движение.
-И раз, и два, и три.
Сосчитал Мимино момент открывания двери.
— Отлично на два можно садить. А потом сменим позицию и курнём. И раз и два и три.
Считая, проводил Мимино посетителя туалета.
— На два точно садить можно.
Отметил он удовлетворённо.
— Время? Сколько? Сорок минут осталось. Ну, бля, идите же, кто ни — будь! Вот! Теперь просрись там, а потом я тебя встречу.
Невидимый посетитель туалета явно не очень то торопился. Мимино ждал. Мимино терпеливо ожидал повторения движения, с трудом превознемогая желание начать садить прямо по закрытой двери.
-Вот! И раз! И дв…
Дыхание задержалось, палец, словно вросший в спусковой крючок, обрадовавшийся движению, плавно согнулся.
-Тах!
Одновременно с выстрелом звякнула выброшенная гильза. Привычный толчок отдачи. И пуля калибра 7.62 понеслась навстречу движению, пойманному зоркой оптикой там, в глубине дождя.
-И три. Итого: шесть!
Мысленно загнул палец Мимино.
Вначале было тихо. Автоматы отозвались не сразу.
-Долго думаете!
Мимино скользнул оптикой по брустверу:
-Так же как и наши высунули калаш выпустили в Божий свет рожок и радуются –воюем! Только что-то патроны берегут сегодня.
Мимино ещё лениво поводил глазом прицела по брустверу:
— Может Рембо, какой объявится? Нет, вообще замолчали. Всё ,курить.
Первая мина легла метрах в ста, за сараем.
-Нет! Не могли они меня пропасти!
Чувство радости от удачного выстрела моментально сменилось тревогой.
Вторая мина с мерзким свистом плюхнула ближе к реке. Ещё три упали в разнобой и, шестая, провалившись в дыру на крыше сарая , и пробив перекрытие, метрах в пяти от него рванула под полом, засыпая всё вокруг себя маленькими стальными кусочками смерти. Сарай приподнялся, и оторвавшись от земли, брызнул в разные стороны досками, горящим сеном и остатками рубероида. Вместе с куском балки перекрытия, и хлипким неструганным настилом досок летел и Мимино.
***
В тот день охота окончилась для юноши неудачно.
**
-Винт? Хде твой земеля? Его есаул уже два часа ищет! Злой як псина!
-Фидель, я, что пасу его?
-Думали, мож до тебя подавси.
-Нет, мы утром с ним расстались. Он в блиндаж к себе ушёл. У хохлов были?
-Яких хохлив?
-Яких ,яких…Позавчера где пили?
-А-а-а-а…
-О тож!
-Зараз у земляков пошукаем!
***
Юноша был ранен.Он находился на грани между жизнью и смертью ,и в этот момент для него приоткрылась небольшая щель между двумя реальностями. И этот момент подступили к нему демон и ангел.
***
Ночью Мимино очнулся .
-Сыро. Дождь…Где я?
Тяжело и тихо…Дождь. Опять дождь, больными каплями стучащий его по лицу.
— Сильно припустил, почему не слышно его? Где я?
Мимино не мог понять, где он, и почему так тихо. Почему он лежит под дождём и отчего так безумно болит голова, распухшая словно подушка, раскалено пульсирующая больными часами. Мысли чугунно ворочались в распухшей от боли голове-подушке. И тут кто- то чёрный склонился над Мимино, заглянул в глаза и отшатнулся. Послышалась тихая мелодия, некто невидимый играл на каком-то музыкальном инструменте плавно и неспешно. Музыка звала и отталкивала одновременно. Кружила голову тошнотой и заставляла сжиматься сердце, сворачивая боль в голове в тонкую пульсирующую спираль. На каком инструменте играл незнакомец, Мимино не понимал. Ему захотелось лишь, что бы музыка скорей прекратилась. И кто- то невидимый, словно прочитав мысли Мимино, прекратил игру и подсел ближе:
-Здравствуй солдат. Лежи, лежи, я тебя вижу хорошо.
Мимино хотел повернуть голову, что бы разглядеть незнакомца, но ничего не получилось. Он по прежнему не видел его, лишь с той стороны, откуда доносился взрывающийся тихим шёпотом в мозгу голос незнакомца веяло холодом.
-Сегодня шестой? А солдат? Молодец, славно сработал! Прямо через дождь. Очень качественно.
Голос незнакомца входил прямо в мозг, минуя залитые спекающейся кровью ушные проходы. И Мимино отчётливо понимал, о чём говорит его собеседник. Мимино сегодня убил шестого человека. И незнакомцу этот факт был хорошо известен:
-Качественно просчитал! Хочешь глянуть? Лежи, лежи, сейчас я всё покажу.
Холод усилился, а перед глазами Мимино, прямо из ночного дождя возник экран.
На экране Мимино увидел себя, прильнувшего к окуляру прицела.
Сменившаяся картинка представила Мимино в виде его винтовки, винтовка ждала приказа чуть заметного движения пальца и мощного волевого посыла стрелка. И Мимино — винтовка ждал своего часа, готовый послать одного из своих детей в дождь .Родить его выстрелом для выполнения его единственной и такой важной миссии.
Картинка опять сменилась, и вот теперь он видел дождь через длинный туннель. Он чувствовал, что сейчас полетит, полетит ,туда, где его давно ждут. И сам он существует только ради этого полёта, сейчас Мимино был пулей своей винтовки. Удар и тело его наполнилось распирающей, рвущейся наружу скоростью — пробил его час. Он несся сквозь туннель ствола, туда, куда его посылал глаз человека прильнувшего к окуляру, туда, куда он был, радостно исторгнут своей матерью.
Картинка опять сменилась. И теперь перед глазами Мимино возникли неструганые доски полевого сортира. И он- Мимино, открывал дверь навстречу дождю, и так не хотел идти опять в траншею ,под капли заунывного дождя. И, доски отъехали в сторону и несколько капель упали на лицо.
Картинка сменилась вновь, Теперь вид был чуть сверху, и вмещал в себя уже всё: и Мимино лежащего на чердаке сарая, и Мимино винтовку ,готового к выстрелу и Мимино –пулю ,летящего к своей цели, и Мимино человека открывшего дверь полевого туалета.
И Мимино нажал на курок, на счёт два. Мимино — винтовка выплюнул пулю в дождь, навстречу цели. Мимино — пуля, проделав в стальной каске Мимино человека отверстие, ударился о внутреннюю стенку каски сточенным носиком, и продолжал движение внутри пропахшего потом подшлемника, перемалывая и разрывая кости и мозг Мимино человека, так и не понявшего, что же с ним произошло.
Картинка пропала. А незнакомец вновь заговорил:
-Шестой! Поздравляю, солдат! Не говори сейчас ничего — ты контужен. Сейчас я поговорю за тебя, а ты послушаешь. Хорошо быть солдатом ,да? Хорошо быть охотником. Хорошо защищать свою родину, и пасть на поле брани! Но ведь всё это не главное солдат. Ведь, правда? Пусть чистенькие болтуны блажат о Родине! Истинное наслаждение в том, что бы распоряжаться чужой жизнью, солдат! Только здесь ты становишься равным богам! И вот ты уже и не солдат, а Бог! Альфа и омега! Вся власть твоя сосредоточена в одном мановении пальца. Нажал курок, и нет глупого человечка, выдернул кольцо, бросил гранату, и вот уже несколько человечков прекратили коптить небо. Нажми на гашетку, и выкосишь их столько, сколько пожелаешь. Власть оружия и силы! Чистота стали и свобода от угрызений глупой субстанции именуемой совестью! Вот настоящее наслаждение! Только ты решаешь, и только от тебя зависят судьбы этих обезьянок! Поэзия убийства в желании власти! Только для сильных! Пусть уйдут слабые! Ты очищаешь землю от скверны! От тех, кто немощен и раздираем моральными противоречиями! Ты настоящий ангел смерти и нет тебе равных! Ты будешь творить благо ,улучшая человеческую породу! Только ты будешь решать: кому жить, а кому кануть в лету! Для тебя солдат! Ведь так?
Мимино не успел ответить.
-А не слишком ли громко сказано?
Разгорающийся в мозгу шёпот незнакомца был прерван чётким и спокойным голосом. Если бы Мимино мог сейчас повернуть голову, он увидел бы говорившего. Но в кромешной темноте слова говорившего лишь проявлялись ровным светом. Мимино не видел того, кто говорит, но чувствовал ровное тепло, исходящее от него.
-Тот, кто послал тебя сюда, верно забыл рассказать тебе, чем закончилась его история богоравности?
Первый незнакомец заскрежетал невидимыми зубами, но отвечал явно улыбаясь:
-Это лишь временно, не забывай, в чьей власти эта земля!
-Я не собираюсь вести с тобой диспут, враг. Тем более власти у тебя ровно столько, сколько тебе дадут. Я пришёл не за этим. Я буду говорить с ним.
И второй незнакомец приблизился к Мимино, согревая своим ровным присутствием и чёткостью речи:
-Сегодня ты снова убил человека. Сегодня ты потушил огонь, разожженной не твоею рукой, солдат! Сегодня Ты сделаешь выбор, и выбор будет непростой: сегодня ты решишь, будешь ли ты солдатом или станешь воином. Не говори мне, что ты не видишь разницы. Ты её чувствуешь. У тебя есть лишь два пути: ясность поступков, гордость, отвага и ярость, упоение битвой. Ибо война не знает чести: здесь свои правила и свои законы! Ты защищаешь не свою жизнь, и не то, что тебе кажется твоей родиной. Ты легко нашёл себе оправдание в чужих лозунгах. Но тысячи правильных слов не станут тебе оправданием! Я знаю, зачем ты приехал сюда. Ты приехал воевать! И этот путь может стать твоим. Он будет недолог: отдых-смерть для солдата(ц).Ты обязательно выживешь, но война выпьет тебя и твою душу заполнят пустота и сожаление. И ты вновь сюда вернёшься.
На втором пути тебе тоже придётся нелегко: ты всю жизнь будешь помнить о том, что ты сделал. Ты не простишь себе это ни на минуту. Но лишь осознание своей вины поможет тебе идти вперёд. Ты ничего не исправишь, но познаешь ценность чужой жизни, научишься чувствовать чужую боль как свою. И ничто и никогда не сможет замутить твоё восприятие ценности существования. Ты сможешь осознать то, что непреложно: твоё лишь то, что твоё, и не тебе решать, когда угаснет огонь, разожженный не твоей рукой! И лишь на этом пути ты познаешь, что такое честь, сострадание и понимание. Только на этом пути твоя жизнь не окончиться пустым сожалением, выпившим твою душу. Третьего не дано. Тебе выбирать!
***
И Ангел и демон отступили от юноши, оставив его одного на поле боя. Поставив перед ним вопросы, на которые он будет искать ответы всю свою оставшуюся жизнь.
***
Фидель матюгаясь, вытащил Мимино из развалин сарая под утро. Оттащил подальше от тлеющих ошмётков сарая, дал из фляги воды и сунул в рот Мимино прикуренную сигарету:
-Кури сокил. Перекурим и дальше пойдём. Зараз мы зробимо, щаз до своих подадимся.
А Мимино молчал. Молчал, пока Фидель тащил его к хохлам, молчал, когда Винт вёз его в Ростов, молчал, когда ехали домой. Молчал и думал. Думал о том, что сказали ему два незнакомца в дождливую ночь на берегу чужой южной реки.
Высотка.
Мальчик увлечённо расставлял солдатиков в своей комнате. Небольшие фигурки из коричневого пластика уже стояли на своих местах, осталось расставить только зелёные фигурки, и можно начинать игру…
А генерал Андрей Владимирович Клохов внимательно смотрел на высоту- вглядывался в точку на карте и думал:
-Вот ведь малость. Такая малость, а всю местность под себя загребла. Высота довлела над местностью, контролируя две важных дороги, и сейчас она была не в наших руках. Сегодня высота была у них. И взять, отобрать её у них нужно было любой ценой. Потому, что потери связанные с утратой этой высоты не шли ни в какое сравнение с прогнозируемыми потерями в дальнейшем. Докурив трубку, Андрей Владимирович, принял единственно возможное решение- штурмовать высоту. Штурмовать и удерживать любой ценой.
-В пять часов сорок минут нам приказано атаковать и занять высоту. Приказ ясен?
Полковник Василенко, оглядев своих подчинённых, нахмурился:
-Знаю, всё знаю. И нечем и некем. И налегке. Но приказ есть приказ. Штурмовые группы укомплектовать разведкой и …
Полковник поморщился и продолжил:
-И бойцами из пополнения. Всё ясно? Вопросы есть? Выполняйте.
И сорвавшись неожиданно, ударил кулаком по карте:
— Если увижу хоть одну бля рожу без каски, в берете бля увижу, трубочкой бля берет тот сверну и в жопу хозяину задвину! Говна не тащить с собой! Всё проверю! Сам проверю! Мне лишние двухсотые ни к хуям! Умники бля, опытных на зачистку угнали, а мне с этим мясом высоту брать ёбанрот на!
Ещё раз длинно выматеривщись полковник обернулся ко входу на рапорт.
-Разведка подтянулась, Василий Фомич.
Доложил вошедший в блиндаж ординарец.
— Давай ко мне. Все свободны.
Пожав руку одетого в ещё пахнущий землёй и сыростью камуфляж командира разведчиков, Василенко вместе с ним склонился над картой:
-Вот здесь и здесь доты, траншеи по периметру в гнёздах минометы. Сидят бля плотно, и не спят ни разу.
Докладывал разведчик.
— И по оперативным, танки на подходе. Часа четыре у нас Василёк на всё про всё. Никак не больше. Если бы не туман с дождём…
-Если бы у бабушки хуй был бы – была бы дедушка.
отрезал Василенко, и добавил:
— Если бы не туман мы бы их огоньками перекрошили бы. Видал, каких орлов пригнали, высоту брать?
— Видал …
Отозвался протяжно разведчик, прикуривая протянутую майором сигарету:
-Кино ,вино и немцы ,бля.
-Так что туман то нам на руку сейчас Серёга.
Посмотрев на разведчика, сказал полковник.
-Хуй его знает Василёк, что нам сейчас на руку. Наше дело телячье — обосрался и стой.
Выдохнул дымом разведчик.
-Нет, Серёга, обосраться то нам никак нельзя. Не возьмём высоту- нас и с плацдарма подотрут. А отступать то нам и некуда – сам знаешь.
Задумчиво проговорил Василенко.
-Да уж хватит наотступались бля. Заебало уже бегать то. Ладно, пошёл я готовиться Василёк.
-Давай Серёга. С Богом, мужчина!
-С Богом!
согласился разведчик и, пожав полковнику руку, отправился к своему взводу.
Около прибывшего с бронёй пополнения лейтенант Петрович вёл воспитательную беседу с личным составом:
-Ну и хули мы этого говна набрали? Сухпай духам понесём? Всё к ебеням выкидываем! Двойной боезапас и гранаты! Остальное забыть и не вспоминать! Боец что это?
-Альбом товарищ лейтенант.
Отвечал вспотевший солдатик.
-Ах, альбом бля? Фамилия?
-Сержант Кифарук!
— Еремеев, сержанту Кифоруку как особо отличившемуся за время срочной службы премия в размере двух цинков с патронами дополнительно! Исполнять!
-Есть.
отозвался прапорщик. И улыбнувшись пролетевшему сержанту, вручил два цинка с отечески напутствуя:
-Не растряси, сынок.
Петрович продолжал осмотр имущества выгруженного на земле рядом с вещмешками хмурыми солдатиками.
-Так бойцы, у кого ещё альбомы есть? А биотуалет никто не прихватил часом? А дембельскую форму может? А?
И вдруг, словно устав, как бы обращаясь к себе, добавил:
-Сегодня ничего лишнего, только фляги и боекомплекты. Это война сынки, кончилась учебка. Сегодня воевать будем, мужчины.
В пять сорок, пять броня с десантом выдвинулась в сторону высоты. Роскоши артподготовки перед наступлением ввиду отсутствия полковой артиллерии ждать не приходилось. Первой ласточкой и провозвестником начинающегося штурма явились визжащие свисты мин уходивших на позиции врага из миномётов расположенных у подножия высоты.
-С Богом, бойцы! Спрыгнули.
Скомандовал Петрович и штурм начался.
Миномёты заменяли артподготовку полковой артиллерии и явились полной неожиданностью для штурмовых групп пробиравшихся в тумане к позициям окопавшегося на высоте неприятеля.
-Вот ебическая сила …
откомментировал близкий разрыв мины командир разведчиков Сергей Лукьянов. И махнув рукой, туда, в сторону неприятельских позиций, скомандовал:
-Не останавливаться, покосят пулемётами! Вперёд бойцы!
И словно услыхав предостережение Лукьянова, с высоты, из тумана заговорили пулемёты. Заводили вслепую, обшаривая спорыми жерлами склоны, отправляя навстречу вжимающимся в землю штурмующим, рой за роем жузжаще — свистящих смертоносных светляков — трассирующие пули. Мины ложились вразнобой: словно расшалившийся мальчишка кидал навесом камушки, летящие с мерзким заунывным визгом и чавкая падающие в сырую раскисшую под дождём землю. Мины падали в землю и рвались с громким приглушённым хлопком, осыпая всё вокруг себя кинжальным градом осколков, комьями сырой липкой глины и мелкими камнями. Сергей переполз к вжавшемуся в землю бойцу, несшему рацию. Стукнул по каске, парень вжался в землю ещё больше.
-Не спи, замёрзнешь.
Тряхнул его Сергей и, рванул из рук переговорник.
-Связь боец!
Сквозь грохот и жужжание Лукьянов спокойно и чётко заговорил в переговорник:
-Розмарин, я первый, приём! Какой долбоёб хуячит по нам?! Выше на семьдесят берите! А то мы тут башки поднять не можем: с двух сторон бля- и в рот и в жопу! Наступление задерживаете! Конец связи!
Сергей пихнул переговорник бойцу в руки и скомандовал:
-Вперёд воин!
Подгоняемые яростным матом командира солдаты упорно продвигались вперёд — в глубь сырых объятий тумана, навстречу бешеному огню пулемётов, и вторящих ему разноголосо-нестройному стрёкоту стрелкового оружия. Метров через двадцать землю среди наступавших начали взрывать ложащиеся в разнобой заряды из подствольных гранатомётов.
-Не спать, бля! Не спать! Вперёд, пацаны: туман уйдёт и пиздец котёнку!
С весёлым остервенением командовал Сергей движущимся средь смертоносного пения светляков-трассеров солдатам.
И чем ближе подбирались штурмовые группы к позициям врага, тем реже становился отступающий в низину туман.
-Огонь ,еби его мать! Вперёд!
заорал в полный голос Лукьянов, когда до позиций врага оставалось тридцать перекрученных путаницей колючей проволоки метров.
-В проходы! Вперёд! Резче! Сопли не жевать, бойцы! Доты вырубать! Вперёд!
Только сейчас польза от миномётного огня стала очевидна: в бестолково накрученной егозе разрывами миномётных мин были проделаны сносные ходы к вражеским траншеям. Мины продолжали рваться то тут то там, вселяя панический ужас, а противник теперь бил прямой наводкой, ясно разглядев, наконец, штурмующих.
Самый опасный момент. Сейчас важно забыть, всё забыть и не обращать, внимания на бешено колотящееся в адреналиновой скачке сердце. Не поддаваться дремучему инстинкту самосохранения, не жалеть о том что было, не думать, не сомневаться в себе и своих силах. Сейчас важно не залечь, а сходу перепрыгивая через воронки, и пригибаясь под ураганным огнём ворваться в траншеи неприятеля, где подавив его отчаянное сопротивление, уцепиться за высоту, вгрызться в неё зубами, штыками и сошками пулемётов. Сейчас важно не оставить врагу ни единого шанса.
Лишь одно мгновение нерешительного раздумья, лишь одна уступка леденящему сердце ужасу и ты уже двухсотый. Ты уже не воин, не боец, а груз двести едущий домой к убитым горем родным в оцинкованной упаковке казённого гроба. Потому то не даёт очухаться своим подчинённым капитан Серёга Лукьянов, потому то бросает он их нечеловеческим матом вперёд на пули, на разрывы мин и гранат:
— Вперёд ёбаный в рот ! Разёбистейтей воины! В атаку, блядь! Вперёд! Выебем духов в глаза! Еблом не торговать! Вперёд! В атаку! Ура!
-Ур-а-а-а-а-а-а!!!!
Разжимаются криком стиснувшие, скрежещущие эмалью о эмаль зубы, открывая сдавленное кошмаром происходящего вокруг горло , выпускающее на воздух скопившийся ужас криком:
-Ур-р-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!
Липкая земля под ногами мешает, налипая на сапоги и берцы тяжёлыми комьями. Путаются ноги наступающих в егозе и развалах почвы. Но медлить нельзя и бойцы рвутся вперёд, поливая всё вокруг себя огнём автоматов, и на бегу швыряя гранаты туда, где их встречает огненным заслоном бешенное ураганное пламя, не желающего сдаваться противника.
Серёга швыряет вперёд себя эфку и поклонившись разрыву рывком запрыгивает в траншею, поливая всё впереди себя огнём из автомата, сдабривая каждую очередь неизменным матом:
-Вот блядь! Вот так ёбаный в рот! Так сука!
Ударив наотмашь прикладом калаша первое чужое лицо, попавшееся на пути Серёга звереет от вида крови брызнувшей из под металлического задника приклада, зверским рыком посылает спрыгивающих бойцов в два прохода траншеи:
-Пулемёты зачеркнуть бойцы! Чтоб не одна падла не палила! Вперёд!
И сам, перескакивая через мёртвых врагов, Лукьянов с такими же шальными от упоения боем бойцами устремляется к ближайшему блиндажу, где, сорвав кольцо, швыряет в створ ещё одну эфку. Вслед за последовавшим разрывом пулемёт умолкает и Серега, отбросив умолкнувший калаш, рвёт из кобуры «бердыш», и в правую руку его ложиться длинный кавказский кинжал. И уже молча, Лукьянов стремительно движется вперёд, по вражеской траншее, перескакивая через трупы застигнутых атакой штурмовой группы людей.
Теперь без мата, теперь сжав зубы до хруста, сосредоточено на одном, превратившись в стремительную молнию смерти, Серёга бежит по траншее, не пригибаясь и не уворачиваясь от летящих в него пуль. Слепая ярость действует и думает за него – нет сейчас капитана Серёги Лукьянова, разведчика, командира штурмовой группы, есть лишь семьдесят килограмм плоти, есть «бердыш» плюющийся очередями во всё что движется и выкрикивает что то незнакомо-гортанным голосом ,есть длинный острый кинжал взлетающий маховыми движениями вместе с рукой и вспарывающий всё что попадается на его пути, есть бешеный натиск атакующего, и смертоносная ярость взгляда. Не как учили, не как отрабатывал, как случай, как именно эта ситуация требует, как велит тело, как никогда не бывает в кино — лаконично и жёстко без красивых картинных движений только взмах и тычок, рубящий удар порхающего вокруг Сереги кинжала и беспощадные плевки « бердыша». И вчерашние пацанчики — солдатики бегущие вместе с командиром, заражаются этой отчаянной отвагой рукопашной, и наравне с неудобными, полутупыми штык-ножами, в ход идут старые проверенные в разных войнах сапёрные лопатки. Хрустким ударом высекающие сквозь плоть в проломленных костях оскаленных ртов неприятеля, старую, слышанную, где то давно фразу:
-Лопата- друг солдата, солдатом быть пиздато!(ц)
И эти пацаны, лишившиеся перед штурмом своих дембельских альбомов, и банок со сгущёнкой из своих вещмешков, сброшенных, где то в незнакомых переходах вражеских траншей, проникаются завораживающей до тошноты магией убийства: рубят тёплую человеческую плоть рёбрами сапёрных лопаток, колют штык-ножами и бьют в мягкие незащищённые металлом лица прикладами автоматов, грызут врага, давят кадыки, рвут на части, не ведая пощады и страха. И нет сейчас больше ничего вокруг — только они и ненавистный враг, только сжатое двумя стенами траншеи противостояние двух миров, двух ветвей человеческой расы ,двух религий и двух мировоззрений.
Рукопашная в чужих траншеях, под огнём своих же миномётов, под крики боли и брызжущую на лицо чужую кровь под стоны товарищей по оружию, тех ,кому не так повезло в этот раз как тебе , под отражение неба в мёртвых голубых среднерусских глазах, под булькающее хрипение перерезанного командирским кинжалом вражеского горла . Бегут пацаны по траншее. Вырезая , выкорчёвывая чужую жизнь из этой земли, рвут глотки матерным криком и не задумываются о том ,что будет потом . Да и будет ли оно это потом? Для многих оно уже не наступит никогда. Многие не сядут за стол после дембеля, и не станут пить водку ,вспоминая как это было сейчас. Те кто лежит сейчас разбросав кишки по штурмуемой высоте никогда больше не обнимут тех, кто ждал их эти два бесконечных года . А те кто вернётся уже никогда не останутся такими же как были до этого боя. И на вопросы матерей:
-Что с тобой, сынок?
Они будут опрокидывать стакан водки с тем, что бы никогда больше не слышать этих вопросов. Как рассказать тому, кто никогда не видел, что здесь сейчас твориться, что с ним происходит потом? Никак не расскажешь. И полетит ответом пустой стакан в угол и рассыплется мелко брызгающим стеклом.
-Что с тобой, милый?
И вновь льётся в горло огненной набившей оскомину влагой поминальная стопка. И пьяная слеза однополчанина:
-А помнишь?
И вновь сотка :
-За пацанов!
И вновь призрачное жидкое забвение наполняет рюмку:
-За капитана!
А капитан Серёга Лукьянов пить уже не будет, потому, что лежит он сейчас на мёртвом враге, вцепившись в него такой же мёртвой хваткой, как и он сам. Потому что, увидав в пороховом дыму упавшего сержанта Кифорука, вцепился в направленный на него ствол и, принимая в нутро очередь свинца, выпускаемую врагом, всадил из последних сил, на последнем выдохе длинный кавказский кинжал под ключицу духу, да так и остался лежать с ним в неразрывных объятиях.
А жена капитана будет плакать, отправив сынишку в другую комнату, слушая нескладный рассказ сержанта, деревянно излагающего факты этого боя. И когда уйдёт, неся, всё тот же камень, на сердце спасённый в этом бою Серегой, сержант, будет ночью выть в подушку двадцатипятилетняя вдова. И её померкший свет будет озарён только лепетом её маленького сынишки, так похожего улыбающегося Серегиными ямочками на щеках. Это потом.
А сейчас вторая волна штурмующих зачищает окопы, укрепляясь на высоте, собирая своих раненых и добивая чужих. Обживаясь в занятых такой дорогой ценой, траншеях и блиндажах. Ожидая подкрепления и готовясь к встрече вражеских танков.
-Андрюш-а-а-а-а! Обедать сынок, суп стынет!
Доносится с кухни голос матери.
-Иду мам.
не сразу откликается мальчик, и, вздохнув с сожалением, покидает свою комнату, отправляясь на кухню, оставляя выстроенных, в лишь ему известном порядке, солдатиков…
Чёрный кот.
Я разжимаю руки, выпуская спасительный парапет крыши, и на все четыре лапы приземляюсь на карниз- боль в подвёрнутой прошлым летом ноге напомнила о приближении непогоды. Чёрный несколько дерганый кот — таким я вошёл в твой сон:
В котором ты хотела взять меня на руки, но я исцарапал твои руки — не в кровь, что предвещало бы совсем нехорошие последствия, но жёстко и бескомпромиссно. Нельзя меня на руки брать — я давно уже не котёнок.
— Хорошо здесь на карнизе — тихо. И тягучее осеннее солнце сентября греет расслабленное тело. Где- то в низу — в городе копошатся люди и машины. Здесь дышится легче, и практически не долетают звуки уходящего короткого лета, и далеко, далеко видны крыши старых Питерских домов.
Солнышко припекает, и кот ложиться на бок положив под морду переднюю лапу. Тишина и мысли. Мысли текут неторопливо и плавно. Спать не хочется- хочется думать.
-О чём там? А-а-а-а да, сон. Твой сон. Я остался тогда — ты сумела вернуть меня и оставила жить у себя. Сон. Ты верила этому сну. И обращалась со мной как с тем котом из своего сна. От тебя почти постоянно исходило ощущение тревоги. Не люблю ощущение тревоги. В моей жизни было много адреналина — сыт по горло. Спокойствие – вот чего мне не хватает. Спокойствие и равновесие. Может быть беда в том, что слишком часто мне приходилось кого-то поддерживать? Не знаю … Тишина и неспешность… Такие редко доступные мне вещи…
Кот задумчиво оглядывает свою лапу, выпускает когти.
— А всё- таки крови в твоём сне не было. Класс!
Кот убрал когти и принялся вылизывать лапу, выкусывая невидимые соринки и чихая и мотая головой.
— Жизнь проходит, лето ушло, осень. Скоро можно будет болтаться по парку, пиная красно-жёлтые листья. И думать. Думать неспешно. Не отвлекаясь ни на что. Потом будет зима. И выпадет снег. Сегодня я смотрел на приближающуюся машину и меня охватило странное дежа — вю. Наверное, когда ни будь, дождливым ноябрьским днём меня собьёт машина. Жаль. Неохота валяться на мокром асфальте с переломанными костями. А впрочем, не всё ли равно?
На соседний карниз садиться голубь, начинает ворковать и кружится на одном месте, цокая коготками по металлу карниза.
-Вот ведь пакость, какая. И как вас всех бомжи не съели ещё?
Кот вспоминает историю с голубями. Давно это было: «Спас на Крови» стоял заколоченный, но голуби туда всё- таки как-то забрались. И сердобольные старушки подговаривали малолетних гопников стрелять из рогаток по витражам, дабы выпустить на волю бедных пташек. Птицы конечно не виноваты, а вот старушек надо было бы расстрелять из рогаток самих. Вот ссуки в ботах! Кот вспоминал, как ложится в руку дерево рогатки и мощно натягивается резина. В окне напротив девочка поливает цветы. Кот лениво её разглядывает.
— Хорошая девочка, ребёнок совсем, красивая. Повезет, кому- то когда подрастёт. И цветы красивые. Хорошо…
— Д-з-ы-н-ь-ь!
Шваркнул воспоминанием по душе разбитый витраж. Нет, это не витраж это где- то в низу. Кот свесил вниз морду. Вслед за звуком разбитого стекла, оставшегося в руках человека опасным оружием – «розочкой», снизу доносится крик:
-Бей пидаров!!!!!!!!
Несколько человек бегут за каким то парнем сбивают с ног, и топчут впечатывая в серый асфальт. Мелькающие ноги, кровь и глухие удары, затем звонкий щёлкающий удар, резкий вскрик. И новый вопль:
-Мочи противных!!!!!!!!
К тем, что продолжают пинать несчастного подбегает другая группа людей и начинается свалка: слышаться отдельные крики поблёскивают в солнечном свете лезвия ножей, крики, опять кровь опять серый асфальт, опять крики. Кот, свесив с карниза переднюю и заднюю лапы, молча взирает на то, что твориться внизу.
— Испортили отдых идиоты…
Девчушка в окне напротив вызывает милицию, нервно тыча тонкими пальцами в кнопки переносной трубы телефона. А внизу уже другая история:
-За веру!!!!!
И вновь в свалку на асфальте двора колодца вливается пополнение — вбегают люди с триколорами и отчего- то красными флагами.
— Патриоты что ли?
Крови становится всё больше. Люди внизу рвут друг друга. Стоны и мат витают над клубком двуногой и двурукой ненависти. Кот бьёт хвостом. Психует:
— Другого места не нашли????
Девушка в окне напротив закрывает лицо руками. Кот смотрит на неё склонив голову на бок:
— Дозвонилась или нет?
А месиво в низу продолжается. Никем кроме кота и девушки в окне незамеченная проходит фигура, закутанная в чёрное, и с криком бросает в толпу дерущихся женскую сумочку:
-Алла уакбар!!!!!!
Вспышка взрыва размётывает клубок человеческих тел. Асфальт покрывается чёрной гарью и кусками плоти, обрывками горящей ткани. В раздёрганный человеческими стонами двор въезжает милицейская автобус. Горохом рассыпается по двору ОМОН. Фигуру в чёрном с оторванными взрывом ступнями несколько омоновцев волокут в автобус:
-А ну не рыпайся сссука!
События стремительно разворачиваются дальше из второй арки во двор въезжают два джипа, из которых выскакивают парни в чёрной коже и начинают стрелять в омоновцев:
-Пиздец легавым!
Омоновцы бросают фигуру в чёрном у входа в автобус, и стреляют в кожаных парней. Кровь. Двор колодец наполняется пороховым дымом и грохотом автоматных очередей и щелчками пистолетных выстрелов сливающихся в одну дьявольскую какофонию.
-Не довелось вздремнуть…
Кот с досадой поднимается на задние лапы, и садиться «копилкой». Смотрит вниз, потом склоняет морду на бок и поднимает взгляд на плачущую закрыв рот руками девочку в окне напротив.
-Эх, люди, люди… Что вы творите, человечки? Кто вам дал на это право? Отчего вы превращаетесь в зверей так же легко, как произносите Отче наш? Даже с Отче наш — сложнее: выучить надо и прочувствовать, а стать зверем — легко: только вспомнить… Не плач солнце, право же не стоит того!
Кот лениво потягивается и, свесив морду вниз и длинно, смачно плюёт на происходящее внизу:
-Антракт, негодяи!(С)
Плевок долетает до асфальта и взрывается радужными искрами, превращающимися в небольшую тучу. Кот шаманит, встав на задние лапы, приплясывает на карнизе склонив морду как бы прислушиваясь к чему- то. И словно бы получив ответ на свой молчаливый вопрос разгибается и вскидывает передние лапы вверх. И тут из лап его появляется радуга, перекидывающаяся мостом к девочке в окне напротив! Дождь, проливаемый тучей, смывает с асфальта всё, что оставили после себя события последнего часа — всё пропадает, словно и не было ничего… А кот ещё некоторое время смотрит вниз, потом поднимает морду на девчушку в окне, подмигивает ей наглым зелёным глазом и прыгает с карниза.
-Нога всё таки болит — дождь будет…
Поднимаясь с асфальта, я смотрю в то самое окно:
— Всё будет хорошо солнце, это всё не навсегда-просто морок, просто тебе всё это показалось…
И рука лезет в карман:
— Курить хочется…
Коричневая сигарета, размятая в пальцах, медленно тлеет в уголке моего рта, даря легким новую угрозу
— Дым моей сигареты не похож на запах пороховой гари, но говорят, так же опасен. Что ж, доживём — увидим.
Я пересекаю двор, иду в подворотню и выхожу на улицу, улицу, наполненную такими же, как я людьми.
Убить Невесту
Ларисе Беляевой.
Слёзы бывают разные – горькое отчаяние и бессильная злоба прорываются солёной влагой, жалость ,рвущая сердце застилает глаза горячим туманом, и чистое безмятежное счастье формирует эмоциональный выплеск дорожками влаги от глаз по щекам.
Лаура плакала. Но эти слёзы были не от горя и жалости ,да и не от счастья ,это были те самые слёзы, которые смывают с души старые обиды и утраты, оставляя голову ясной, душу чистой а сознание уравновешенным. Хотелось плакать ещё, но слёзы кончились, а сон всё не шёл. Усталость и события прошедшего дня давали знать о себе. Сон, приходящий спасением, вслед за выплаканными проблемами не торопился, и чёрные стёкла Рождественской ночи ,разделённые переплётом оконной рамы поднимали воспоминания о той, которая с так давно стала её спутницей, так давно стала её подругой . О Невесте.
Невеста появилась очень давно, ещё там — в маленьком посёлке под названием «Чистое». Лауре было года четыре и в тот день ничто не предвещало этой встречи. Вечером родители нарядили её в красивое платьице, и они все вместе отправились в клуб, смотреть кино. И когда в зале погас свет, с экрана полилась в души зрителей красивая несоветская сказка о тёплых странах, чистой любви, коварстве злодеев и благородном красивом юноше, полюбившем прекрасную девушку. Юноша Умел жить в воде, плавал с дельфинами, нырял в завораживающе красивые морские глубины за драгоценным жемчугом. Юношу звали Ихтиандр, а фильм назывался «Человек амфибия».
Когда мы эмоционально открыты и история или слово, сказанное или услышанное ложиться в такт биению нашего сердца, и отзывается стройным резонансом в нашей душе, в этот момент приходят они — тайные наши спутники, наши тайные невидимые никому друзья. Они встают у нас за спинами и бок о бок идут с нами по жизни, Являясь олицетворением наших желаний и помыслов. Так часто происходит с детьми.
И вечером к Лауре пришла она — Невеста, пришла с тем, что бы на долгие годы стать её подругой, советчицей и собеседницей. Она была прекрасна в тот миг. Прекрасна потому, что была рождена магическим откликом детской души, окликом на чудесную сказку, пролившуюся с белого экрана в тёмном поселковом клубе.
Она присела в изголовье и, погладив Лауру по голове, спросила шёпотом:
-Ну, как? Ты видела этого прекрасного юношу?
-Да.
мечтательно отозвалась Лаура, вспомнив щемяще- трогательную чистоту главного героя. Невеста говорила о нём — сомнений не было.
-Скажи-ка мне,
наклонилась она ниже, накрыв Лауру кружевами свадебной фаты:
-Ты хотела бы за него замуж? Ведь это, несомненно, самое настоящее и единственное счастье возможное в этой жизни. Хотела бы правда?
-Очень!
охотно призналась Лаура. Новая подруга предельно точно передала все ощущения, рожденные в душе маленькой девочки появлением в её жизни Ихтиандра.
-Это лишь кино дитя моё, только вымышленная история, и как бы не хотелось этого в жизни, этого никогда не будет, моя милая.
Улыбаясь, вздохнула Невеста.
-Но, а как же, артист? Его же играл настоящий артист!
Не сдавалась Лаура.
-Ах, дитя, кто ты, и кто он?!?! Разница в возрасте, и в расстоянии! Вы ведь никогда не встретитесь, а даже если и встретитесь, то разве артисты женятся на простых девочках? Забудь, моя дорогая, этого никогда не будет.
С видимым сочувствием проговорила невеста и отступила от кровати Лауры.
Разбуженная плачем Лауры мама, подошла к кровати и с тревогой и нежностью спросила:
-Что случилось Ларчок? Что ты плачешь? Почему не спишь, моя радость?
Она не заметила Невесту. Взрослые часто не замечают и почти никогда не видят тайных спутников своих детей. Лаура попыталась, как смогла просто, объяснить маме, что нужен ей Ихтиандр, и без него она никогда не сможет стать счастливой.
— Ну что ты, радость моя!
улыбнулась мама, целуя Лауру:
-Ты обязательно будешь счастлива, и всё у тебя будет хорошо! Не плач, Ларчок!
успокаивала мама, и ещё раз поцеловав дочку, ушла спать.
Взрослые часто не понимают, насколько ценными могут быть сердечные тайны детей.
Мама ушла спать, а успокоившаяся Лаура уснула, сохранив в сердце неясную тоску.
Так уж получилось, что сегодняшняя ночь подарила её два подарка — Невесту и эту неясную тоску. Тоску, которая будет затихать, и возвращаться всякий раз рука об руку с новой подругой.
И Невеста вернулась вместе с новой влюблённостью. В двенадцать лет с экрана вошёл в сердце Лауры образ Риши Капура- красавца актёра из индийского кино.
-Какой мужчина! Нет, ну какой мужчина!
Вновь сочувственно восхищалась невеста.
-Красавец! А как поёт, как танцует, сколько в нём страсти, а эти глаза, А волосы!
Невеста не уставала нахваливать Риши. И Лаура не хотела и не могла с ней не согласиться.
Но восхищаясь новой любовью Лауры, невеста не забывала подчеркнуть, что:
-Не видать тебе милая его как своих ушей!
Лаура спорила и не сдавалась. Невеста же по-прежнему выдвигала чёткие правильные аргументы:
-Возраст, разница в языках, разница в странах и так далее и тому подобное.
На неё не действовали никакие доводы, и что школу можно кончить, и уехать в Ташкент поступать в университет изучить хинди и вот тогда…
-Нет!
Невеста была неумолима в своей логике и жестока в своей непрошенной жалости:
-Дурёха, я для тебя стараюсь. Тебе же хуже от этих мечтаний!
Лаура запиралась в своей комнате, и рыдала в подушку-время откровений с родителями кончилось, и теперь у неё была лишь одна собеседница, гладящая её по голове и уничтожающая её своей бесплотной жалостью:
-Несчастная ты моя…
Чего она добивалась этим? Хотела ли уберечь от ошибок и боли? Хотела предостеречь? Лаура никогда не могла разглядеть её как следует. Но отчего о ей казалось, что фата её, уже не такая белая, а красота не такая уж изысканная. Что- то в Невесте было явно не так.
Когда Лаура спрашивала родителей:
-Откуда берутся дети?
Мама с радостью и готовностью, как любимую сказку, рассказывала:
— Я тебя в магазине купила. Смотрю: стоят девочки– как матрёшечки -одна другой краше! А у тебя бровки дугой, глазки как у монголочки, волосики чёрненькие — ну просто загляденье! Вот я тебя взяла, и забрала домой.
Лаура чувствовала, что её обманывают, и Невеста потешалась над ней, мелко хихикая, но ничего не объясняя.
И когда одноклассница, сложив указательный и большой палец левой руки колечком, несколько раз потыкала указательным пальцем другой руки в колечко, показала Лауре, откуда берутся дети, в душу Лауры проникло чувство стыда и омерзения за своих родителей. В индийских фильмах герои таким не занимались, они там даже не целовались! А за спиной одноклассницы с одобрительной улыбкой качала головой Невеста.
После десятого класса Невеста отправилась вместе с Лаурой поступать в ленинградский кинотехникум. Они вместе жили и учились. И Невеста по-прежнему готовила её к встрече с женихом. Встрече с мужчиной её жизни. Была рядом, когда Лауру одолевали комплексы по поводу затянувшейся, как ей казалось девственности. Не покидала её и, когда весёлый шутник и балагур помог Лауре расстаться с девственностью. Сочувственно покачивала головой, когда депрессивный пьющий юноша жаловался Лауре на свою любимую подругу. Была рядом, когда Лаура втягивала в себя запах волос с подушки, на которой спал её мужчина.
И конечно же Невеста была рядом, когда в жизнь Лауры вошёл женатый мужчина с усталыми глазами. Тогда секс стал для Лауры занятием Любовью. Это и была любовь. А мужчина с усталыми глазами был женихом. И тут то невеста как с цепи сорвалась:
-Вот он! Это он! Поняла? Он! Он должен! Добейся! И пусть он добьётся! И ты должна! И пусть он сделает всё так как надо! И ты сделай как надо! Твой, только твой и ничей больше!
Что надо, и как надо невеста не объясняла…Но усталые глаза мужчины не видели Невесту. Порой он и Лауру то видел не различая. Мужчина был слишком занят собой и своими, как ему казалось очень важными делами. Он Любил Лауру. Но разве это любовь, когда любят лишь наполовину, украдкой ,отрываясь от дел и семьи, которая хоть и опостылела ему, но по законам чести и долга, им же самим придуманным всё же не утрачивала своего значения. Его любовь была усталой, такой же, как его глаза. Может ли по настоящему любить человек смотрящий в себя? Может ли Любовь быть половинчато усталой? Способны ли люди долга и чести на беззаветную любовь к кому- либо, кроме своих навязших в зубах обязательств? Видят ли они окружающих? И что способно заронить в их опустошённые усталостью души хоть каплю сопереживания? Только чужая боль. Мужчина ещё был способен чувствовать чужую боль. И её он ощущал гораздо острее, чем свою.
А Лауре было очень больно. Постоянные Невестины руководства довели её до Астматических приступов на нервной почве, неврозы загоняли её в депрессию. Боль и отчаяние, ревность и страх. Страх оказаться ненужной любимому. Страх потери и разрушения даже таких, далеко не идеальных отношений. Невеста старалась, Невеста помогала только вот чему? Невеста оправдывала все метания Лауры, и казалось, что она упивается её болью! Сопереживая, и удушая своей пагубно-искренней жалостью. Но на целлулоидном личике старой подруги под ниспадающей фатой всё явственней проступали яркие красные буквы пустоты и отчаяния: «Безнадёга». Тупик. Боль Лауры принимала страшные формы, становясь непосильной ношей. Ощущая и не желая больше быть её палачом, солнечным весенним вечером мужчина с усталыми глазами ушёл. Развернулся и ушёл, приняв решение за обоих. Он предполагал, что это единственно правильное и верное решение. Он был ещё способен принимать решения. Но он просто сбежал- сбежал от её боли, сбежал не оборачиваясь. Мужчина с усталыми глазами позорно бежал, оставив Лауру наедине со своей подругой.
Спасительный сон настиг Лауру уже под утро часа в четыре. И Сон этот был про неё, про Невесту:
-Я убила её! Я убила невесту.
Первые осознанные слова её сна. Загородный особняк, на фоне пасторальной картинки. Гости в ожидании торжественного бракосочетания: нарядные дамы и учтивые кавалеры – безликая, серая массовка предстоящего праздника. Жених, цветы, украшения и, мама жениха-все ожидают того, кто уже никогда здесь не появится. Все ожидают невесту. Лаура без сожаления, спокойно скрывает в ветвях кустарника или траве поблёкшее Невестино платье :золотой театральный метанит лифа и шитые кружевом рукава. Бутафорские украшения оставляют чувство недоумения. Никакого натурализма, ни крови, ни тела. Только ставшее бессмысленным напоминанием о существовании в жизни Лауры некогда неотъемлемой её части. Нежелание наказания и готовность с ним примириться:
-Что ж посадят — буду сидеть.
Но не раскаяние в содеянном, а лишь лёгкая жалость к жениху и собравшимся гостям — торжества не будет. Но тут же Лаура отмахивается от непрошенных сожалений, сосредоточившись лишь на грамотном построении своего алиби. Всё кончено, улики укрыты. И вновь жалость настигает её – жалость к убитой Невесте. Ведь вместе с ней Лаура убила часть себя самой, безраздельную свою часть, сопровождавшую её на протяжении стольких лет.
-Я убила Невесту!
Утро встретило Лауру звонком будильника: десять часов. Сон отступал, оставляя в голове вопросы:
-Какую Невесту? За что убила? Я убийца?
Пробуждённый мозг поставил под сомнение содеянное, но уже не оставляет вариантов:
-Я убила невесту!
На работу Лаура пришла в угнетённом разбитом состоянии, бессонная ночь и короткий наполненный эмоциями красочный сон сделали своё дело. Общаться ни с кем не хотелось, да, слава Богу, и не пришлось. Работы не было, и Лаура уходила в курилку, оставаясь наедине с собой и ожиданием. Лаура ждала того момента, когда вечером по окончании работы она пойдёт туда, где нашла своё отдохновение от того, что гнетёт её. В своё прибежище, посланное ей Господом Богом в ответ на все её вопросы. Она будет там не одна. Они соберутся там, в доме у реки, зажгут свечу, прочтут молитву о душевном покое. И с неба к ним спуститься Господь. К таким же, как Лаура, к таким же, как многие из нас. К не нашедшим сил и спокойствия наедине с самими собой. К тем, кто так нуждается в поддержке. К тем, кто может получить её лишь здесь в доме у реки под сенью Господа Бога. И видимо там среди спокойствия и вышнего света Лаура поймёт, что не жалеет о том, что сегодня ночью, она убила Невесту, там она поймёт, что в эту Рождественскую ночь Кто-то помог ей это сделать…
Последнее танго в Питере.
— Ты как будто хочешь, что- то сказать, а воздуху не хватает…
-Да нечего мне сказать, солнце! Мы и так говорим одно и то же ! И все по кругу: «Я устал, мне больно, я Люблю, а меня нет, меня любят, а я нет. Всё достало, Я хочу секса — никто не даёт, я трахаю всё что шевелиться, меня это грузит. Я самый лучший, я самый плохой, а я вообще никакой .» И всё в том же духе! Надоело, я ничего не хочу говорить…
Я не слышу, что ты говоришь- лишь чувствую то, что ты хочешь сказать и поэтому в моём мозгу начинает звучать музыка:
-Ты слышишь её?
-Что слышу?
-Музыку слышишь?
-Нет.
-Неважно, не надо её слышать, просто почувствуй.
И мы встаём из за столика, я беру тебя за руку и под недоумённые взгляды посетителей кафе мы выходим на середину зала. Я кладу руку тебе на талию, вторая рука нежно, но крепко сжимает твою.
И-и-и раз: мы начинаем.
Наши тела рядом ,наши лица смотрят в направлении движения, мы начинаем закручивать магию танца мы пока каждый сам по себе, но сейчас это прекратиться и сейчас мы станем единым целым.
Четыре шага и с каждым шагом мы проникаем друг в друга, с тем, что бы слиться, подчиняясь неслышной музыке рождённой в моём воспалённом сознании.
Стоп, поворот голов и наши лица смотря друг на друга — глаза в глаза, лишь на мгновение, как материальное подтверждение растворяющихся в танце тел.
Разворот, мы движемся снова к центру зала.
-Кто ты? Как тебя зовут? Снежная королева? Кошка? Раздёрганный ангел? Героиня Французского Фильма? Она? Актриса из Кёльна? Или у тебя ещё нет имени?
А нужно ли оно тебе сейчас, сейчас, когда я становлюсь тобой, а ты мной, когда мы оба становимся Актом, частью Экзистенциального перфоманса ,рождённого магией танца? Мне не нужно знать кто ты, сколько у тебя было мужчин, чем ты занимаешься в этой жизни, к чему тебя склоняет твой социум. А тебе теперь совсем не нужно знать, кто и что я, тебе не нужна моя боль и мои проблемы, тебе не известно кто я, и как меня зовут. И я буду для тебя тем, кем ты захочешь, тем, кем я нужен тебе: бандитом, актёром, героем, ребёнком, жигало или менеджером, художником и поэтом, солдатом или человеком толпы. А нам нужно лишь слиться с тобой в этом танце- в сублимации движения наших душ. Ведь то, что мы есть сейчас — гораздо выше того, чем мы являемся на самом деле, выше этого кафе, наших домов, этой большой земли выше интриг и косых взглядов, выше невыполнимых обязательств, выше и больше стран и континентов, выше неба наравне со звёздами.
Шаг.
Сейчас я уже чувствую тебя, тепло твоего разогретого движением тела сочиться сквозь тонкую ткань платья, перетекая в мою руку, опустившуюся на твои бёдра.
Шаг и я разжимаю руку на мгновение, отпуская тебя.
Но это лишь иллюзия свободы вторая моя рука крепко держит твою кисть. Ты хочешь вырваться, что бы показать свою независимость, но побег закончится разворотом и ты рывком возвращена в мои объятия, рука на твоём бедре захлопывает замок. Опять глаза, опять чёткий, скользящий шаг по глянцевому полу.
-Где мы?
Шаг.
-Я не знаю.
Шаг.
-Что за люди вокруг?
Шаг, твои глаза.
-Я не вижу?
-Что мы делаем?
-Мы танцуем
-Сколько сейчас времени? Какой сегодня день? Какой год сейчас?
-А не всё ли равно?
Четыре шага, разворот, глаза.
Танец продолжается, музыка нарастает.
Люди в кафе не видят нас, что могут видеть призраки из другого мира? И могут ли простые смертные слышать эту музыку и видеть движение двух слившихся в огненном танце душ? Движение, подчиненное музыке страсти, танец, порождённый безысходностью пресной жизни.
Шаг.
И наши глаза. Мы растворяемся в них, наши глаза сияют звёздным светом, притягивая к себе и заставляя прижиматься теснее наши горячие тела. Я чувствую мягкую упругость твоей груди, и ток, вызываемый близостью твоего тела, спускается вниз живота, заставляя отключаться остаткам контроля над эмоциями. Я не живу эмоциями, мне просто не выжить — они сожгут то, что от меня осталось, если я им поддамся. Но сейчас всё не так.
Шаг, ещё шаг, поворот. Мой мир и ты в нём сейчас.
Ещё шаг.
Пьянящий запах твоего тела. Не парфюма, а именно тела. Я не буду с тобой вечно, но я твой сейчас. Я не могу ничего сказать, но ты чувствуешь меня.
Шаг.
Моя рука скользит на твои ягодицы и прижимает твои бёдра теснее к моим. Секс! Что секс? Ничто! Это глубже чем секс. Это наш танец. Танец во время, которого мы полюбим друг друга. Танец, во время которого мы станем, друг другом. Танец, во время которого мы истребим друг друга!
Ещё шаг.
Ты запрокидываешься и не падаешь лишь потому, что наши бёдра прочно сплетены желанием. Я возвращаю тебя к себе и мягко впиваюсь в твои губы. Музыка продолжает нести нас вперёд! Нам не разомкнуть поцелуй, он будет длиться целую вечность, являясь прелюдией к чему- то более горячему. И пусть весь мир подождёт, пока мы танцуем! Чем объяснить то, что самый обычный мужчина может быть поднят до звёзд женщиной, которая выбрала его?
Шаг, ещё шаг.
Музыка прерывается. Я сижу напротив тебя. И не хочу допивать свой коньяк. Я опять молчу. Мне нечего сказать.
Post off
Допил кофе, и с большим трудом заставил себя воткнуть в комп флэшку. На этой флэшке все, что у меня есть. И так. Всё идёт по плану! Сегодня позднее чем мы думаем, а потому о времени и о себе. Когда ребенок был ребёнком, были славные времена народ и партия были едины, а впереди коммунизм. Всё текло плавно и без особых изменений, менялась только музыка. До какого то времени это был замечательный сосед, помните? А у нас сосед играет на кларнете и трубе. Потом музыка менялась на совершенно другую, и все замирали у голубого экрана, и не было ничего прелестней этого самого экрана. Тогда появилась тихая ненависть к фигурному катанию, и пришло осознание какой-то всеобщей ущербности. И была Апассионата Бетховена. И не потому, что мы любили Бетховена ,а потому, что её любил он .Он так никогда и не узнал насколько мы возненавидели и Апассионату и его. А ведь он был хороший вождь. Но ненависть -это лишь цветок выросший из пепла сгоревшей любви и мы стали цветами, хотя никто и никогда не умел любить так как мы. Что- то было не так и, тем не менее, было.
Этапы большого пути, и по ним нас водила молодость! Дети проходных дворов и молодая шпана. Мы росли ногами в небо и не знали что такое любовь, мы либо были ею, либо умирали за неё. Поколение дворников и сторожей выкинуло нас из суицидного рая прямо в андеграунд. Мы дети кухонных анекдотов. Щедрая поросль ханжеской морали. Мы аморальны. А страна танцевала ламбаду и блатняк стали называть шансоном. Мы враги государства-наркоманы, нацисты, шпана! Нас величали чёрной чумой, не зная, что мы дерёмся с нею, называя шпану гопниками. Мы стелили на пол газету, жрали колёса и засыпали с тем, что бы никогда уже не проснуться, с тем, что бы никогда уже никто не слышал, как наши пальцы перебирают гитарные струны .А нас ведь долго растили. Растили с тем чтобы отлить из нас пули. Умереть молодым! Упасть спелым яблоком с древа жизни под ноги жующей свою жвачку стране! Мы навсегда остались в том самом подполье. Мы умирали молодыми. А те кто выжил- стали завидовать тем кто успел. Революция ты научила нас слову «Измена» и вчерашний Плохиш стал Кибальчишем. Но это было после. А ребёнок услышал совсем другую музыку. И запомнил её навсегда. Локоть к локтю –кирпич в стене. Можно и так? Нам Так было нужно!
— Каин, каин, где брат твой Авель?
-Мой брат в Афганистане!
И Прочь скачи от стен Кабула, в рог труби, штыком вперёд!
Половина эскадрона потонула там, где брод!
Две трети эскадрона возвращалось в цинке! Груз 200. Остальные вернулись на броне с красными флагами, с тем, что бы всегда возвращаться туда, откуда они ушли. Кому- то вместо цинка достались костыли и протезы. И тем и другим достались ордена и медали. И нужно было мужество, для того, что бы их носить. И нужно было мужество для того, что бы на вопрос мамы о том что с тобой происходит не разбить с матом стакан о стену ,а донести его до губ и залпом выпить. Высока, высока над землёй синева. И голубой цвет пока ещё был просто голубым цветом, как голубой щенок. Мы видели, как люди превращаются в зверей и уходили из зоопарка. Цена которую мы платили была высока. Но если звёзды зажигают, то это кому-то нужно и мы горели выжженными звёздами в душах своих любимых. Так закалялась сталь. И из стали можно было бы делать гвозди, но в моду вошли саморезы, которые в отличи от гвоздей ломались при ударах, но их можно было использовать многократно: аккуратно выворачивая и заворачивая на новое место. Общество саморезов мечта великой матрицы.
-Отдыхай милый Нео, посмотри на нас и тихо кури бамбук.
А самым страшным были наши встречи- мы не узнавали друг друга ,и после каждой встречи росло убеждение: моё поколение молчит по углам. Винер, лузер. Жёсткое деление, и нет середины, середина смотрит в голубой экран, считая себя Винерами, середина пьёт, жрёт и смеется, рассказывая нам о настоящих ценностях. Мы тоже хлебали их сладкую жизнь, но не могли идти, потому что после этой еды дерьмо как клей. Вязкий клей, приклеивающий тебя к болоту бесконечной гонки по вертикали низов. Оттуда не видно неба. Там не будет чёрного дракара с алыми парусами, и мягкое ложе смертного одра станет тебе прокрустовым ложем:
-Вот блядь, а пить то и не хочется…
Когда- то мы хотели быть красивыми и проклёпывали чёрную кожу самодельными наворотами, они тоже хотели быть красивыми и носили золотые цепи. А когда волна схлынула на берегу осталась лишь мутная пена. Винеры называли нас лузерами. Они хотели, что бы мы стали такими же как они. И мы растворились в воде. Но вода испарялась, и мы пролились дождем, когда грянул майский гром. Мы были уже не такими и всё такими же. Нас осталось очень, очень мало. Но кто осудит тех, кто стал другим? Время нас учит пить. И ребёнок умер оставив мужчину одного, но он оставил память о себе- свою музыку и красоту.
— А был ли мальчик?
— Был, несомненно.
-Что такое счастье, старик?
спросит мужчину другой мужчина.
-Счастье-это то, что сейчас. Призрачный момент вне времени и пространства. Я никогда не смогу объяснить тебе того, что ты должен прочувствовать. Когда-то мне казалось, что я всё знаю, и что я очень умный… Я не был никогда глупее, чем тогда.
-Тварь я дрожащая или право имею?
-Имеешь право, но если посмеешь- останешься тварью!
И растворятся врата ада и по земле прошествуют мёртвые.
-Не доверяйте свою веру досужим сказкам.
И мы не доверили. Мы хотели увидеть новый свет и новую землю .Но чёрный дракар оброс скверной, гниют вёсла в стоячей воде. И время перемен блазнится временем отдаления. А мы больше не ждём перемен. Мы уже готовы их принять. Время собирать камни, которые не мы разбрасывали, но время собирать. И каждый камень- воин. Чёрный дракар ждёт, и алые паруса его ещё не истлели. Чёрный дракар ждёт воинов готовых пировать в Валхаале. Иначе, зачем всё это было нужно ? Никогда божественный ветер не утихнет, а имена тех, кто положит свои крылья на его свежую струю, будут выбиты золотыми буквами на стенах пантеона славы. Имя твоё неизвестно- подвиг твой бессмертен. Мы не кричим :
-Сегодня мы спустимся в ад.
Мы говорим :
— В ад последуют наши враги.
И нет в наших словах гордости и бравады. Ждите солнца. Это будет славная охота! И пока ты жив- ты не умер. И не умрешь, пока не сдашься. А если ты умрёшь, то скажи мне, зачем тогда ты родился?
Всё хорошо прекрасная маркиза. Хорошо лишь то, что Солнце согревает нас своим светом, хорошо лишь то, что мы ещё не разучились говорить и думать, хорошо лишь то, что нас ещё называют лузерами. И жив андеграунд, и есть мечта и мы по-прежнему враги государства. Враги государства беззаветно любящие свою родину. Труд делает свободным. И мы трудимся, осознавая, что свобода вовсе не в количестве денег, а в чём- то другом. Истина, где- то рядом. И мы больше не ищем её, нам достаточно чувствовать её присутствие. Фильтр моей сигареты испачкан в крови. И минное поле, по которому я иду всё то же поле. Кто- то из нас двоих. И я точно знаю, что это я. Мир –лишь то чем я его себе представляю и у каждого он свой. И мой мир такой же больной как я. А там за гранью…У меня нет ответов, и вопросов я тоже не задаю, время вопросов окончено- мозг прошит алмазной пулей ясности. Один из врагов вновь на пути. Но и его я обставил- я ничего не знаю. Это то, что должно было произойти. Это то, что произойдёт в конце времён.
Это в мой мир пришла весна.
Крылья над миром
-Видишь чёрные крылья в небе над землёй?
Это не птицы. Это мы летим на свою скорбную жатву. Мы ангелы смерти. Цвет наш глубоко чёрный — цвет траура. Мы летим над горящей землёй, над развалинами городов, собирая души тех, кто так безвременно по воле судеб оборвал эту песню — короткую песню под названием людская жизнь. Среди обломков бетона, горелых тряпок, искорёженного метала и кусков растерзанной плоти ,когда то являвшейся самым чудесным творением Создателя ,мы принимаем из рук хранителей души женщин и мужчин ,стариков и детей…
Ты видел, как плачут ангелы? Когда мы приходим за своим, и, прижимая к груди, уносим в небо светлые души детей из наших глаз катятся кровавые слёзы. Кровь стекает по гладким вороным перьям наших крыльев, падает на землю и прорастает темно-фиолетовыми ирисами вашей скорби… Мы уносим то, что принадлежит Создателю из этого странного мира: из ванн наполненных водой с кровью, вытекшей из вскрытых нежными руками юных вен, из типовых дворов среди праздной толпы с ужасом взирающей на то, что когда то мечтало и думало, страдало и было счастливым, могло быть счастливым.
Бесшумно скользя по больничным коридорам мы уносим из реанимационных палат, неотъемлемую часть опутанных капельницами тел. Хранители ждут нас среди обгоревших стен бомбоубежища, того самого, которое так никого и не спасло, стены которого будут ещё долго скорбеть фотографиями тех, кто выгорел в нём заживо, не оставив после себя даже частиц своей хрупкой плоти. Мы пикируем над вагонами рефрижераторами, в которых до сих пор колдуют люди в белых халатах и респираторах, пытаясь как- то идентифицировать то, что осталось от так и не успевших спеть свою «Демобилизацию». Ваша сущность будет ждать нас на шумных автострадах среди осколков триплекса и разбитых машин. Подхватывая с расплавленных листов авиационного металла и среди сгоревшей обивки пассажирских сидений, мы унесём тех, кого так и не дождутся встречающие в аэропорту. Мы заберём то, что ждёт Создатель с полей сражений и залитых половодьем городов из под горных лавин, и с тёплых домашних постелей.
Мы будем ждать свою ношу среди криков о помощи, среди стенаний и скандирования лозунгов. Вы так любите лозунги. Но мы знаем, что у всех вас кровь одного цвета, как бы вы не делились по принадлежности, к тому или другому сословию, нации, религии. Нам ведомо всё, что вы творите! Мы знаем о темных сырых подвалах, в которых дети Создателя корчатся и отдают свои души хранителям под пытками! И снова кровавые слёзы падают на землю. Ту самую землю, куда зарывают расчленённые тела те, души которых мы никогда не примем, ибо то, что могло быть душой, приберут Тёмные демоны морока, ползающие по земле в поисках пустых чёрных субстанций.
Среди бушующих страстей придуманных вами, мы ведём счёт вашим потерям. Ваша скорбь черна как наши крылья, ваше горе сводит вас с ума, ваш разум глух к уговорам Хранителей. Вы бываете по-звериному жестоки, вы бываете задумчиво беспомощны и жадно хватаетесь за то, что совсем недавно практически не ценили. Ваши игры нелепы, ваши эмоции обжигающи, ваши чувства противоречивы. Вы взрослые дети, бездумно разменивающие прекрасные дары на сиюминутные слабости. Лишь хранители знают, как зацветут тёмные цветы горя в сердцах ваших родных, лишь они станут им утешением. Любимые творения Создателя и лакомая добыча врага. Если ваш путь пройден до конца, вы обретёте спокойствие, и всё то чего вам так не хватало здесь. Не будет больше одиночества и бессилия, разочарований и печали. Беря под крыло то, что вы называете душой, мы уносим это прочь от лютой ненависти, глухой пустоты, мрачных метаний и неразрешённых вопросов туда, где всё предельно ясно, где нет боли и отчаяния, где вас уже ждут те, кто был вам так дорог, и те, кого вы совсем не знали. А если нет… Пусть ваш следующий шаг будет верен.
Пойте же свою песню! Любите! Живите, не смотря ни на что! Храните в себе вечный огонь разума. Не бойтесь жизни, какой бы она не была! Не пускайте в свои сердца скорбь!
Города и страны, глухие деревни леса и поля, горы и реки, океаны и моря — ничто происходящее на ваших просторах не укроется от нас. Наша работа проста — относить Создателю то, что должно вернуться к нему, и то, что мы, сменив цвет с чёрного на белый будем вручать Хранителям с тем, что бы вечная песня не прерывалась никогда.
Наша работа продлиться до скончания времён до тех пор, пока наш цвет не станет белым навсегда, до тех пор, пока наше появление на этой земле не будет ознаменовано лишь стоном рожениц и криком вновь пришедших в этот пока ещё скорбный и странный и безумно прекрасный мир…
Две женщины
Это случилось ближе к рассвету. Наверное, это так и должно происходить. Ты спал, сквозь сон, ощущая подрагивания безмятежно спящей у тебя на плече женщины. Странная полудрёма сменилась бодрствованием в одно мгновение. Вдруг стало плохо: боль пронзила через ключицу, растеклась по руке и вошла в левую сторону груди. Стало трудно дышать и ты, боясь спугнуть Юську, по-прежнему лежащую на твоём плече и тревожно подрагивающую во сне, попытался высвободить руку и переложить её на подушку. Юська как будто что — то, почувствовав тихо застонала и ещё крепче прижалась к тебе. Ей всегда так трудно отпускать тебя. Даже ненадолго…
— Оставь её.
Наклонившись к тебе, и впуская пальцы в твои волосы, шепнула та, другая. Она появилась так же внезапно как и всегда- сразу вдруг и неоткуда. А ты снова не видел её лица, но готов был поклясться, что сегодня ты увидишь это лицо в малейших деталях. Та другая, продолжая перебирать твои волосы тонкими пальцами, наклонилась и поцеловала тебя в губы. Боль отступала.
-Оставь её, не буди. Не пугай ребёнка.
Улыбнулась другая, и, топя тебя в разметавшемся водопаде золотистых волос продолжала легко прикасаться к твоим губам своими. А ты, чувствуя отступающую боль, лишь легко отвечал ей, с наслаждением вдыхая слабый морозный аромат её волос и ощущая странную томящую близость, стал осторожно подниматься на постели.
— Нет, нет. Полежи вот так немного.
Вполголоса сказала белокурая, и опустила твою голову на свои колени, продолжая перебирать твои волосы и тихо поглаживать грудь, там где жгучие тиски боли ослабляли свой нажим под её пальцами.
-Знаешь, странно, я не ожидал, что будет вот так…
Произнёс ты, обращаясь, толи к себе, толи к своей давней знакомой.
-Я очень давно ждала. Никто не умеет так ждать, поверь мне.
Отозвалась белокурая.
-Я знаю: ждать и догонять -нет хуже. Ты дождалась, наконец… Но как же она?
-Она? А что мне до неё? Ты же знаешь, в любви каждый сам за себя. Она тоже ждала, но я не терплю конкурентов. К тому же мы с ней в неравном положении.
Мягко рассмеялась другая.
-В очень неравном…
Задумчиво ответил ты.
-Вот- вот. Ты знаешь очень хорошо — я не ревнива. Совсем, как и ты, милый. И я ничего не имею против этой девочки. Да, равно как и против тех, кто был до неё. Но сегодня мой день, милый. И я очень долго ждала тебя. Сегодня наш праздник.
-У нас всё только началось, ты знаешь…
-Знаю милый. Но сегодня всё кончится и у вас никогда не будет того, что бывает потом…
Мягко перебила белокурая, и вновь поцеловала тебя в губы.
-Значит пора…Подожди немного, я оденусь.
-Нет, не надо, это лишнее, тебе ведь не будет больше холодно.
Улыбнулась белокурая.
-Но голый мужчина в отличие от обнажённой женщины выглядит нелепо.
Улыбнулся ты в ответ, пытаясь отстранить золото её волос со своего лица, и поднимаясь с постели.
-Ты всегда был упрям, но уверяю тебя, это совсем не нужно.
Тихо рассмеялась белокурая, наблюдая с улыбкой, как ты тщетно пытаешься ухватить призрачными руками непослушные джинсы.
-Да ,видимо это и вправду лишнее…
Улыбнулся ты в свою очередь.
-Значит, сегодня я увижу твоё лицо, а не только глаза. Я так часто видел твои глаза, что они стали для меня воплощением твоего лица.
-Да, лицо. И не только! Сегодня я по настоящему стану твоей. Время обручения прошло, и сегодня мы повенчаемся.
Провеяла мягкой прохладой на ухо белокурая.
-Мне всё- таки тревожно за неё. Она проснётся, а тут такое…Знаешь, лучше, если я всё-таки оденусь, и выйду на улицу. Так она хоть подумает, что я просто ушёл…
-Тебя беспокоят ненужные переживания. Ей придётся справиться с этим. Она уже взрослая девочка. Оставь милый, есть ли нам до неё дело? К чему быть порядочным в мелочах, если по большому счёту всё окончено?
Отвечала другая, обвивая твою шею нежными руками. Она манила, ласкаясь, и прижималась к тебе всем телом так же как Юська. Как Юська… Но принимая решение ты не собирался уступать:
-Нет, это некрасиво, она не заслужила такого !
-Но я просто не могу остановить начатого, я не хочу, что бы ты вновь страдал милый. Пойми!
-Я мужчина, и знаю что такое боль, я справлюсь. Несколько минут. Мне нужно лишь несколько минут.
Возражаешь ты, пытаясь мягко ,но решительно высвободиться из её объятий.
-Нет, не говори этого слова! Боль – это теперь не для тебя. Ты всё равно не сможешь выйти на улицу, просто физически не успеешь -слишком поздно милый! Нам пора!
Быстро зашептала белокурая всё крепче прижимаясь к тебе, пытаясь удержать тебя утопив с золотом шёлке волос, опутывая всего своей манящей лаской.
-Я не могу просто так оставить её. Я просто оденусь и выйду на улицу. Я ведь никуда не ухожу от тебя, отчего такая паника?
Мягко успокаиваешь ты белокурую.
-Я слишком долго ждала! Нам пора, перестань упрямиться милый, идём скорее!
Горячо шепчет белокурая выдыхая леденящим дыханием новые слова.
-Мы идём ,мы уже идём .
Отвечаешь ты, прижимая её к себе и успокаивающе поглаживая по золотым волосам:
-Я сейчас, подожди немного!
-Я не могу больше ждать! Я и так слишком долго ждала!
Стоном отвечает белокурая, всё тесней прижимаясь к тебя и не собираясь выпускать тебя из нежного морока объятий.
-Не волнуйся, я очень скоро! Я сейчас, лишь несколько минут…
И с трудом отрываешь её от себя.
Юська почувствовала это сквозь сон. Вдруг просто физически ощутила твоё отсутствие. В тревоге, вскочив на кровати Юська сбросив остатки дрёмы, позвала тебя по имени. Но ты не мог ей ответить, потому что зубы твои были крепко сжаты, а остывшие губы надёжно запечатали рот. Юська встала перед тобой на колени и провела рукой по твоему лицу. Пальцы её обожгло холодом мёртвой кожи , и Юська рывком сбросила с тебя одеяло:
-Нет!
Крикнула Юська, но крика не вышло -горло сдавил спазм ,а слёзы моментально застив глаза, потекли по щекам капая на твоё лицо и грудь.
-Ннннет!
Простонала Юська, не желая верить случившемуся.
-Нет, не уходи! Я прошу тебя, умоляю, не уходи! Не смей так поступать со мной! Слышишь меня? Не уходи!
Повторяла Юся сквозь рыдания как молитву.
-Не уходиииииииии…
Стонала она рухнув на твою холодную грудь, пытаясь тормошить тебя, пытаясь докричаться ,дозваться своим стоном. И не понимая, что делает, Юська прижималась к тебе как кошка, покрывая горячими поцелуями такое родное только что, и такое равнодушное ко всему сейчас тело.
-Не уходи, милый, вернись ко мне! Слышишь меня!
Отчаянно повторяла Юська, вновь целуя тебя и тормоша. Её руки трясли твои плечи, губы жадно и отрывисто скользили по мёртвому телу:
-Не уходи! Не смей! А как же я здесь? Как же я одна? Ты же знаешь, что я не могу быть одна! Ты же знаешь, что я не могу без тебя! Вернись ко мне!
И отчаянно , не зная что делать, и как поступать, лишь одним подсознательным желанием вернуть тебя во что бы то не стало, стараясь согреть, докричаться ,дошептаться, достонаться до тебя ,лежащего перед ней холодным бездыханным телом ,Юська села на тебя верхом, охватив согнутыми в коленях ногами ,прижималась к тебе покрывая безответное твоё тело поцелуями, тёрлась затвердевшими сосками о холодящую мёртвую плоть, стараясь разбудить, согреть ,и вернуть того ,кто был ей дороже всего на свете.
-Не уходи! Не уходи
Рыдала уже Юська в голос, отрываясь от твоих не отвечающих её поцелуям губ.
-Не уходи от меня!
Вдыхала она свою душу в тебя вместе со своим выдохом.
-Останься со мной! Я умоляю тебя! Слышишь меня? Ну что же ты?
Но ты не слышал её, и не видел что происходит, упрямо стараясь разорвать объятия той, другой, так же отчаянно, как и Юська призывающей тебя остаться, Ты принял решение. Ты не мог позволить себе уйти вот так. Ты не мог и не хотел, чтобы, проснувшись, твоя любимая обнаружила рядом с собой холодный труп того, кто ещё совсем недавно ласкал и целовал её. И в последний раз проговорив:
-Я не могу и не хочу уходить так. Пойми меня…
Ты поцеловал губы белокурой, и мягко высвободившись из её объятий, отшагнул назад к постели, где Юська боролась из последних сил, захлёбываясь рыданиями, стучала тебя по груди маленькими кулаками:
-Предатель! Понял кто ты? Предатель! Я же люблю тебя! Как ты можешь?
И опустившись на мёртвую грудь, упрямо шептала сквозь горячие отчаянные поцелуи:
-Люблю!
Шептала как заклинание, как шептала, как говорила много раз до этого, срываясь на крик:
-Люблю!
Белокурая невеста стояла в изголовье, отвернувшись, закрывая лицо ладонями. Затем, она обернулась, оторвав руки от лица, в последний раз заглянула в твои глаза, улыбнулась, и прошептала:
-Значит потом милый…Позже…
И послав воздушный поцелуй, повеявший прохладой, отступила назад в сумрак только начинающегося утра.
Юська продолжала вжиматься в тебя всем телом, дыша на тебя горячими словами без перерыва:
-Люблю, люблю, люблю, люблю, так люблю тебя я…
Обессилено врастая в твою холодную грудь своим мокрым от слёз лицом. Обхватывая тебя, словно стараясь слиться с тобой в одно, повторяла лишь настойчиво упрямо:
-Как люблю тебя я, не уходи!
И с возвращающейся болью ты жадно сделал первый вдох, а затем сквозь нарастающую боль и одурь, так же жадно и хрипло выдохнул:
-Люблю!
Как Тамерлан.
Сегодня нельзя купаться, то есть купаться то конечно можно, но ветер прохладный и волны почернели и помутнели от придонного ила. Это море такое же как наш Финский залив :почти несолёное и мелкое. Правда на заливе вода более прозрачная и совсем не так пахнет ветер. Здесь ветер пахнет морем. Морской бриз треплет волосы и проникает в носоглотку, оставляя лёгкий привкус йода в носу и чуть будоража непривычной в жару свежестью .
И я иду по прибрежной гальке, по самой кромке воды, а набегающая волна, жадно облизывающая песок и камни, периодически настигает мои сандалии. Снимать обувь не хочется- камни холодные, да и нет желания нести в руках что либо сейчас. Сегодня на пляже почти никого нет. И я иду по берегу один, как Тамерлан после битвы и собираю камни. Внимательно смотря под ноги, среди массы отшлифованных водой камней, я выбираю те, которые будоражат моё воображение. Я собираю маленькие камни, за которые цепляется мой взгляд. Неторопливо бредя по берегу поглядывая на серое небо и набегающей на берег волны я собираю осколки впечатлений. И мой труд не напрасен- влажные камешки холодящие ладонь – целое сокровище и кладезь необычных историй и событий:
Вот небольшой ноздреватый камень с дыркой, отчего то его называемый «Куриным богом». Я до сих пор не знаю почему. Есть ли Богу дело до куриц? И как они видят этот мир? И если в руке моей сейчас куриный бог, то кто я для них? Мессия? Я новый куриный пророк?
-Возрадуйтесь же! Я научу вас летать! Я объясню вам, кто вы! Я разрешу ваши извечные сомнения: кто же раньше появился, яйцо или курица? Ответ прост, раньше появился МТС! Но теперь то и ему пиздец! Теперь пришёл я! И в деснице моей то, что откроет новую эру для вашего народа! В моей руке ключ к новым знаниям, а это значит, что теперь вы станните гордыми красивыми птицами! И как все гордые, красивые и не красивые птицы будите под Вагнеровский «Полёт Валькирий» срать на головы тем, кто выращивал вас на убой, и пожирал ваших младенцев ещё в зародыше. Вы опрокинете экономику стран, кормивших вас анаболиками и торгующих вашими ампутированными конечностями! Время возмездия настало! Час пробил! Вперёд, к свободе! Теперь всё пойдёт по-другому, и даже МТС отбашляет нам кучу денег, за то, что без проса воспользовался символом вашего начала! Вверх в небо, к солнцу, и вольному ветру! Много ли радости ковыряться в земле, выискивая червей, тупо ожидая своей участи? Идите за мной, и вы станете, величественны и свободны! Я покажу вам солнце так близко, что можно опалить перья о его жар, но это всё- таки лучше, чем висеть вверх ногами с отрубленной головой под струёй горячего пара, сдирающего перья с ошпаренной кожи. Придите же ко мне! У меня в руке то, что хранит в себе великий смысл -настоящий камень с дыркой! Ваш бог со мной! Так внемлите же мне! На крыло! Время лететь! Время узнать, что кроме вонючего курятника и привычной кормушки есть целый мир с бескрайним небом, необъятным космосом — мир в котором нет места нелепой позорной смерти! Мир в котором нет рабства и убийства! От винта!
Чуть охристый ближе к белому, отполированный предвестник величайших потрясений — бог куриной революции лежит у меня на ладони. И посмотрев на море сквозь дырку в камне, я иду дальше, убрав сакральный артефакт в карман камуфлированной куртки.
А в руке моей уже другой камень: округлый кварц, испещренный в центре различными кавернами. Море как следует потрудилось над этим камнем и сейчас он похож на эмбрион человека. В моей руке спит будущий Голем. Не чета тому на глиняных ногах. Этот будет кварцевый с красивой, гладкой отливающей мрамором кожей, на крепких каменных ногах. С каменными же мускулами. Мне нужно лишь выпестовать его сейчас пока он простой эмбрион, выносить его в кармане и в один прекрасный день он станет каменным человеком. Это будет совершенный человек, и ни один античный скульптор перевернётся в своём некрополе. Мой исполин будет не слепком и не вымыслом выковоренным из глыбы мрамора искусной рукой мастера- мой будет настоящим, живым человеком выросшим из каменного эмбриона. Только вот даст ли Господь ему душу? Ведь даже самые твёрдые и несгибаемые из нас наделены душой ,зачастую тонкой и ранимой. И за непробиваемым клеймом «кремень, а не человек» живёт ,страдает и любит горячее живое сердце. Будет ли оно у моего исполина? И что есть каменное сердце в каменной груди? Под совершенством наслоений твёрдых мышц и связок, за кварцевых рёбрами должно биться и каменное сердце, перегоняя по вздувающимся венам мелкий песок каменной крови. А будет ли оно болеть и ныть во времена утрат? Будет ли оно и стучать в такт с другим сердцем в другой груди. Будет ли биться в унисон, замирая от нежности и ощущения долгожданной близости? Одно знаю точно: в нём никогда не будет пожара- камень не горит, в нём не будет места для пеплу от сгоревшей любви, значит не будет и воспоминаний о боли ,которая осталась после утрат. Зачем тогда оно-каменное сердце, не оставляющее на себе ожогов ,не хранящее тепло пережитого, не страдающее не способное пылать ,не гибкое и не способное вместить всё то, что нам так дорого? Мне бы не хотелось носить в груди камень и совсем не хочется что бы у моих детей в груди тянул к земле холодной тяжесть кусок кварца. Человек совершенство с каменным сердцем- пустая скульптура ,пародия на настоящих людей…И каменный эмбрион ложится в карман моей куртки до решения своей судьбы.
И на моей ладони лежит камень круглый как маленькая планета- красноватый, покрытый туманными белыми полосками. может быть когда ни будь этот камень станет Марсом? Может быть, это и есть микро Марс с вековой историей микрокосма. Может быть на его высыхающей на ветру поверхности ползает микро марсоход запущенный микро американцами ? И вправе ли я присваивать себе целую планету из праздной жажды игры воображения ,пихнувший её в карман? Трудно сказать. Ведь для меня и планета на которой я живу достаточно велика, и в то же время слишком мала, так зачем же мне ещё и микро планета ? Я не тщеславен и не собираюсь становиться для неё эрзац богом, решающим её судьбу и берущим ответственность за её микро жизнь. Я ведь даже не создал её ,что бы распоряжаться ею на своё усмотрение. Мир лежащий у меня на ладони чужд мне. Мой мир гораздо больше. И он не очерчен границами эллипса вращающегося вокруг остывающей звезды. Прелесть моего мира в необъятных просторах, в пугающих глубинах бесконечности! Кайф его в том, что пространство его не очерчено границами конца и начала. Его совершенство в наполнености и движении ,в равновесии Вселенских законов и незыблемости Мироздания. Необозримый звёздный океан, завораживающий бескрайностью, позволяющий находиться в любое время в центре Великого космоса. Сонм миров! А на этой планете я лишь гость. Внимательный странник, жадно впитывающий в себя новые знания. Сегодня я здесь, а где то я буду после? Мне радостно осознавать ,что я всё время в пути, и есть лишь лёгкая грусть от невозможности вспомнить всё, что удалость пройти…Мой дом- мой мир ,мой мир –космос, я странствую налегке ,так зачем мне чужой мир в обдуваемой морским ветром ладони?
Я бреду дальше, останавливаюсь и пытаюсь вытряхнуть из мокрых сандалий песок. Песок здесь странный ,состоящий из смеси обычного песка с мелкими осколками ракушек- его трудно смыть и ещё труднее стряхнуть с кожи ,когда он высыхает. Местные жители говорят, что камней здесь раньше не было, был один песок и ракушки ,но из за лености людей восстанавливающих набережную после шторма , берег решили укрепить и, периодически на пляж приезжают самосвалы с галькой, и бульдозер спихивает привезённые камни в море. Самые большие обрастают мелкими ракушками, похожими не нераспустившийся тюльпан и приезжие вроде меня матерясь режут ноги заходя в долгожданные объятия моря. Кое как справившись с надоедливым песком я иду дальше стараясь не ступать на пути у волны шаловливо норовящей залить мне в сандалии новую порцию здешнего песка. Я прохожу мимо бумажных десяток выроненных кем то на берегу- у меня сейчас другая забота, я собираю не деньги ,а камни, и право же оно того стоит. Камни здесь в основном серые, но это лишь обман для человеческого глаза. Каждый из них имеет свой цвет, и даже серый хранит множество оттенков. Камни как люди- в массе своей глаз воспринимает их как серую груду, но у каждого свой цвет, свои оттенки и полутона , и у каждого своя история. Камни как люди, а я как Тамерлан. Я разговариваю с камнями. Я слушаю их истории и внимаю тайнам, хранящимся в них.
Близко, близко поднеся очередной камень к глазам, я любуюсь его причудливой многослойностью и окраской. Сквозь серое тело проходит три полосы: красная, белая и зелёная. Какая из них его сущность? Что руководит им? Что определяет его характер и поведение? Даже при сером цвете его тела все эти цвета составляют его неотъемлемую часть, часть его сути. И кто ещё видел его разноцветье? Кому ещё удалось разглядеть его неповторимость в серой груде привезённой грязным самосвалом? Это как с людьми- зачастую поверхностное общение оставляет горькое ощущение серости, схожести и заурядности тех с кем нам доводится общаться. Мы брезгливо морщим нос, и цедим сквозь зубы:
-Толпа…
Но для того, кто подобно нам лишь поверхностно оценивает окружающих, мы и сами являемся лишь частью серой толпы. Открытия ждут нас лишь после продолжительного знакомства. И в награду за терпимость мы получаем совсем другое представление о тех, с кем общаемся. Чуть повернулся человек- и это уже не часть серой массы, а драгоценный камень переливающийся под солнцем твоего взгляда, и с каждым новым движением, ты видишь то что раньше не видел. И вдруг, за уже знакомыми и привычными чертами, проступает новая грань, новое великолепие, новая черта характера знакомого тебе человека. И так же как камень лежащий на моей ладони, цветёт человек белой полосой своей сущности ,чистой совестью, светлой душой, добрым словом, искренним пониманием. Так же как и в этом разноцветном камне пылает в нём алое сердце, способное согреть теплом, способное любить и сострадать. И так же как в мёртвом сером камне отшлифованном водой, светится в человеке зелёный огонь ожидания, ожидания чуда, надежда на лучшее, жажда счастья .И нет ничего ценнее чем наблюдать как человек мерцает меняя цвета перед твоими глазами. И нет, ничего проще увидеть всё это, нужно лишь внимательно слушать его историю, освещая его солнцем своего взгляда…
Но увы прибрежная полоса не бесконечна, и я ещё раз оглядываю сокровища добытые мной за время непродолжительной прогулки, вот они все: куриный бог, каменный эмбрион, маленький марс и разноцветный камень. Я опускаюсь перед морем на скрещенные ноги, и вдыхая свежий с привкусом йода воздух опускаю добытые мною драгоценности в воду. Ведь мне не нужен куриный бог- у меня есть свой и не чета этому чуду с дыркой! Да и становиться пусть даже куриным мессией я не собираюсь- мне достаточно своего креста и чужой мне будет в тягость. Кварцевый эмбрион…Нет, я не стану ему приёмным отцом, мне не нужен такой сын. Каменного Голема пусть вынашивает тот ,кто не понимает ответственности за то, что может сотворить исполин с каменным сердцем в мире обычных людей с живыми, горячими сердцами. пусть хранят его воды этого моря, и как знать ,может быть когда то в будущем каменный исполин закроет собой породивший его берег от смертоносного цунами. Пусть море вынашивает его в прибрежных водах. И так же бережно, я погружаю в воду маленькую красную планету. Мне не нужен маленький мирок. К чему он мне, когда у меня есть гораздо больший? Я не хочу вершить судьбами тех, кто не является моим творением. Пусть море станет космосом для этой маленькой планеты. И абсолютно не сожалея , я опускаю в воду последнюю свою находку -многослойный разноцветный камешек. Я гораздо богаче, я разговариваю с людьми, с живыми людьми. Я слушаю их истории, а истории эти не менее причудливы и фантастичны чем те, которые поведали мне камни найденные на берегу несолёного и совсем неглубокого моря в день когда нельзя купаться.
Летать
-Конитиива! Меня зовут Якимура Санада!
Вы не знаете меня и никогда не узнаете. И не мне, ни вам этого не нужно. Но сейчас я хотел бы рассказать вам, что для меня самое главное в этой жизни! Я хочу поделиться с вами моей самой большой радостью! Потому, что самое главное для меня, даже не предстоящая смерть, а то, что я умею летать! Вы знаете, как это? Летать? Думаю, что нет. А впрочем наверное вы всё таки летали во сне… Помните, как это? Так вот, я летаю наяву!
Рано, рано утром, лишь солнце только озарит бескрайний горизонт над океаном, я поднимаюсь в воздух. Легко и плавно отрываясь от земли, я поднимаюсь всё выше и выше ко второму океану, тому, что у нас над головой! В этом бескрайнем океане я обрёл свой дом. С чем можно сравнить ощущение полёта? Я не знаю, для меня нет похожих ощущений. Летать для меня – жить! Я знаю, что лишь, когда я летаю, я по настоящему живу. Я скольжу над водой в неохватном пространстве навстречу поднимающемуся из-за горизонта солнцу. Я большая гордая птица, наслаждающаяся упоением легкости. Я купаюсь в наслаждении самым прекрасным, из того, что есть в этом мире — наслаждении полёта.
Пьянящее ощущение скорости и власти над своими возможностями — что может быть лучше? Что сравнится с красотой стремительно проносящегося под тобой лазурного океана? Что может быть прекрасней освещённого восходящим солнцем неба вокруг тебя? Океан воздуха, голубой океан с купающимися в нём пушистыми молочно белыми облаками. Совершенство! И я, парящая над водами океана, купающаяся в воздухе птица, тоже становлюсь совершенством. Я становлюсь неотъемлемой частью великой гармонии красоты. На короткий миг я прикасаюсь к тайнам мироздания! Это короткое мгновение бесконечно совершенной гармонии ощущений! Мой полет над величественным спокойствием горы Каймон розовеющей под первыми лучами неспешно поднимающегося из-за горизонта солнца, кажется нескончаемым. Спокойствие и невозмутимость, великолепной лаконичной простоты — вот смысл жизни над которым многие бьются. И я постиг его в ощущении моего полёта над земной твердью. Мой полёт — нескончаемый миг отрешения от тяжести земного притяжения. Моё сердце напоено спокойной радостью. Нет во мне сейчас ничего лишнего и суетного. Всё во мне подчинено одному единственному ощущению — радостному спокойствию! И это ли не счастье?
Сливаясь с окружающей меня утренней гармонией природы, я становлюсь подобным ветру стремительному и свободному. Я становлюсь весёлым ветром, проносящимся над полями и садами, подхватывающим и уносящим опадающие лепестки цветов сакуры. Я ветер, будоражащий воды великолепного бирюзового ковра океанских волн, вспененных облаками барашками. Я воздух, летящий в непоколебимом спокойствии небесного океана. Я стремительный поток, разрывающий пух белоснежных облаков. Большой птицей ставшей ветром я пронесусь над изумрудом поросших весенней травой склонов гор. Над игрушечными кубиками домов и расчерченных, людским усердием полей. Над маленькими фигурками людей спешащих по своим утренним делам. Как хорошо быть ветром! Как хорошо чувствовать в сердце спокойную радость называемую счастьем! Как же всё- таки хорошо жить ощущением полёта! Ощущением головокружительного наслаждения скоростью и свободного, плавного парения над землёй! Может быть, и вам когда ни будь, доведётся испытать такое? Я искренне надеюсь на это! Ведь самых красочных описаний не хватит, то бы передать то, что я испытываю сейчас! И дело даже не в скудости моего языка, а в том, то есть вещи в нашей жизни, которые нельзя описать словами! Как описать всё то, что охватывает меня на протяжении непродолжительного ощущения счастья, такого же стремительного как мой полет? Все слова этого мира неспособны, передать моего наслаждения!
Извините меня за вторжение, мне лишь хотелось поделиться с вами своей радостью! Сайонара! Меня ждёт ещё одно очень важное дело. Я желаю Вам счастья и гармонии в Вашей жизни! Я желаю вам непрерываемого ощущения полёта! Мне пора лететь дальше!
P.S.
11 мая 1945 года солнечным весенним днём авианосец флота США «Банкер Хилл» был атакован двумя самолётами, управляемыми японскими лётчиками камикадзе, что в переводе с японского означает «Божественный ветер». Вследствие атаки на борту возник пожар, в котором сгорели 80 самолётов, готовых к вылету на Окинаву. В пожаре, вызванном атакой камикадзе погиб 391 человек, и 264 человека получили ранения. И ни один из них так и не узнал, что испытывал Якимура Санада летящий над водой в то весеннее утро…
Волосы цвета луны
Сидя на полу перед полной луной сверху заглядывающей в распахнутое окно я пью подогретое саке из небольшой белой чаши. Давно пью и как-то тяжело. И компанию мне составляют лишь луна в чёрном небе и ветер, бродящий по комнате. А звук хрустального колокольчика, с которым играет ветер аккампонирует моему настроению. Я мрачен, но мысли мои легки от терпко обжигающего язык саке. Нет во мне уравновешенности, а ветер, обдувая разгорячённое выпивкой лицо, продолжает играть с хрустальным колокольчиком. Я поднимаю чашу, улыбаюсь луне и осушаю её одним глотком И лишь ветер сквозь звук хрустального колокольчика, и лишь мертвенно бледный диск луны в иссиня –чёрной ночи. И улыбаясь непонятно чему, я дарю луне стихотворение:
-Чёрный день. За окном в чернилах небес
Лишь солнца диск.
Всё обман – ночь над миром.
И запрокинув голову, я выливаю в себя очередную чашу, кивнув ночному солнцу, светящему мне с чёрных небес.
Но в звук хрустального колокольчика звенящего переливами от прикосновения ночного ветра переплетается со звуком котэ, звучащим из-за моего левого плеча.
-Это ты, Такаи-тян?
Улыбаясь, спрашиваю я, чуть повернув голову влево. Я не стараюсь разглядеть отвечающую мне девушку- я слишком пьян чтобы разглядеть знакомые черты моей Вечной невесты.
— Комбанва Нэко-сан. Да это я. А вы опять много пьёте.
Умокают звуки котэ и на мои плечи ложатся тонкие пальцы девушки.
-Ты в очередной раз пришла ко мне Такаи-тян.
Улыбаюсь я, запрокидываю голову, осушая потерянную для счёта чашу саке. И тонкие пальцы заботливо придерживают мою запрокинутую голову, и немного поиграв с волосами, скользят по шее в вырез распахнутой кендо-ги, где вместе с ночным ветром дарят горячей коже прохладную ласку прикосновения. И отставив чашу, я ловлю эти тонкие нежные руки и покрываю их поцелуями, легко прикасаясь к прохладной бледной коже горячими губами. И поднеся девичью руку к горячему лбу, я ощущаю лёгкий запах цветущей вишни. А спиной я чувствую прижимающееся ко мне, зовущее откинуться назад, перевернуться и погрузиться в омут сладких объятий женское тело. И с трудом отведя от губ узкую девичью ладонь, я спрашиваю, наполняя очередную чашу:
-Так зачем ты пришла сегодня Такаи-тян?
И вновь непонятно чему, улыбаясь, я склоняю голову набок в ожидании ответа из-за левого плеча.
-Сегодня я пришла забрать вашу боль Нэко-сан.
Тихо отвечает мне ночная гостья в самое ухо, вновь прижимаясь к моей спине и крепко обвивая меня ласковыми руками.
-Забрать мою боль Такаи-тян?
Переспрашиваю я, пьяно усмехаясь чему- то…
И гаснет луна в распахнутом окне. И ночной ветер стихает. И мелодичный переливающийся звук хрустального колокольчика обрывается на полузвуке, тая в ночной тиши. И летит в угол недонесённая до искривлённых в усмешке губ чаша с саке, разбиваясь на тонкие белые костяные осколки. И усмешка сползает с запёкшихся губ. И разорвав ласку объятий, я, развернувшись, бью наотмашь тыльной стороной ладони по вечно скрытому от меня и , ставшему таким родным девичьему лицу. И не дав опомниться и защититься, хватаю свою Вечную невесту за струящийся шёлк волос цвета луны и приближаю скрытое рассыпавшимися прядями лицо девушки к своим губам:
-Тебе нужна моя боль, Такаи–тян?
Звучит холодной яростью мой вопрос. И не выпуская лунного серебра волос из сжатых в кулак пальцев, я рывком бросаю девушку вперёд- на татами.
Затем, резко поднявшись на одно колено, прижимаю свою гостью к полу и, распустив пояс, крепко связываю руки девушки в локтях. А, покончив с этим, рывком поднимаю её на колени, приближая к себе:
-Ты получишь мою боль Такаи–тян!
Ровно произношу я в спрятанное растрепавшимися волосами лицо Вечной невесты, и удерживая рукой крепко стягивающий локти девушки пояс, рву тонкую ткань её чёрного расшитого серебристо –фиолетовыми ирисами кимоно у неё на груди.
-Я отдам тебе свою боль Такаи-тян!
Произношу я в прохладную ушную раковину ночной гостьи, и, прищемив пальцами набухший сосок, заверяю горячими поцелуями в плечи Вечной невесты:
-Ты возьмёшь её всю без остатка!
Швыряю я податливо-зовущее тело девушки вперёд, и распустив пояс хакама рву тонкий шёлк её черного кимоно не развязывая широкого банта серебристо-белого оби. И вновь взнуздав девушку, вхожу в жарко-влажное лоно рывком со словами:
-Возьми её маленькая шлюха, и пей сколько выпьешь!
И насаживая её бёдра на себя, чуть ниже уровня тан-дэн, улыбаюсь податливо подающейся навстречу плоти:
-Ты останешься, довольна Такаи-тян…
И не прекращая движения, а лишь усиливая его с каждым следующим ударом:
-Я отдам тебе её всю!
Уверяю я вновь и вновь, теряя себя во влажном жаре её лона:
-Всю до капли!
И удары всё чаще, и руки девушки выломаны за спиной, заставляя её припадать к полу ещё ниже.
-Это всё для тебя Такаи –тян!
И её стон, и я, не выпускающий её заломленных рук. И новый удар навстречу молочно белым ягодицам ответом на каждый новый стон девушки бьющейся подо мной. И моя речь бессвязна и нелогична как эта пьяная ночь:
-Боль… возьми…пей всю… шлюха…ты получишь… я отдам тебе… ты хотела…Такаи-тян…
Яростные короткие слова под аккомпанимент биения бешеного Тайко моего сердца. И гортанный стон, из-под бледно-лунного шёлка волос венчающий выплеском оргазма надругательство над Вечной моей невестой. И её плачь и вспыхнувшая под черепной коробкой луна в распахнутом окне, и ночной ветер, лениво извлекающий звуки из хрустальных колокольчиков. И последние удары в уже безвольное тело завершают позорный акт холодной ярости. И опускаясь к подрагивающему в слезах телу девушки, я покрываю бледную кожу благодарными поцелуями, распускаю стянувший её руки пояс, разворачиваю к себе и кладу её голову к себе на колени. И она целует мои руки задумчиво ласкающие её голову играя шёлком волос цвета луны. И глядя на мёртвую пародию солнца, в чёрном небе я говорю, и хрустальные колокольчики вторят моему голосу:
-Забери мою боль Такаи-тян…. Это всё, что у меня есть для тебя сегодня…
El mariachi
-Играй! Обними её за талию пробеги по глянцу её тела чуткими пальцами коснись тех струн, которые известны всем, но которых по настоящему никто не знает, и не узнает, так как можешь сделать это ты!
Начни не спеша,чуть наращивая темп желанный лишь вам обоим . Знакомый и понятный только вашим отношениям. Трогай её там, где все трогали ,ведь лишь тебе одному известно как она может отозваться на ласку твоих пальцев. И пусть все заплачут, пусть заплачут те кто считал, что знает её ,пусть заплачут те ,кто не знает её. Ни те, ни другие никогда не узнают её так, как узнаешь её ты! Сейчас уже нет тех кто прикасался к ней раньше, сейчас ещё нет тех, кто прикоснётся к ней после тебя ,так прикоснись к ней так, чтобы она плакала ,что бы плакал и ты, чтобы ваша взаимность никогда не повторилась, ни на этом ни на том свете! Всё сейчас должно быть так, что бы вы оба умерли ,оторви вас друг от друга хоть на мгновение!
Приласкай её! Приласкай до дрожи, до невнятного бормотания, до стона и скрипа. До неясных всхлипов и переливов её голоса. Коротко и долго нажимай на её тело ,чтобы отзывалась каждая клеточка, каждое движение твоё пусть звучит вашим предсмертным воплем ликования! Каждый аккорд пусть станет неколебимым утверждением уникальности вашей песни! Ваши соприкосновения пусть будут лишь вашим таинством! Ликуйте ж вместе, проникая друг в друга! Никто и никогда не сможет так же как вы! Сколько бы не было у тебя других ,и кто бы не прикасался к ней после тебя! Слейтесь в одно- и не будет силы способной разъединить вас! Пойте, исторгая любовь, и не будет целого мира, не будет ничего – будите лишь вы вдвоём одни в целой вселенной! И тот кто услышит вас зальётся слезами, вспыхнет неожиданной радостью, погрузится в воспоминания ,снова захочет жить ,умрёт и воскреснет вместе с вами ,если только он сможет услышать вас. Вас ,падающих в глубины бездонных пропастей и поднимающихся оттуда к ярким сияющим в вышине звёздам! Пусть будет счастлив тот ,кто сумеет насладится звуком вашей любви!
Бесстыдно и напоказ, но так уединённо звучит ваша песня! Никогда не будите вы так звучать порознь! Лишь вместе и лишь сейчас! И пусть этот мир замрет и пусть он склонит голову пред гениальным проявлением вашего тандема! Пусть весь мир умрёт, если он недостоин этой игры! И если ваше звучание не тронет его, пусть не будет места такому миру в сонме миров ! Встань на колени глупый мир, если ты не слышишь музыки этой любви! Коль ты не слышишь её, то незачем тебе быть!
Так не жалей же себя и её. Играй, прикасаясь и лаская ту, что выбрала сегодня тебя ,ту что выбрал сегодня ты! И отдай себя всего и получи взамен то, без чего вы не сможете жить. Без чего никто не способен жить в этом мире, да и во всех прочих мирах! Пусть струится ваша любовь и ласка волшебными звуками, рождающими скорбь и радость! Дарящими надежду! Надежду на то, что всё ещё не так уж и постыло в этом странном мире, что пока звучат ваши голоса есть, что- то такое ради чего стоило родиться и за что не жалко будет умереть! Порвите их всех! Пусть все знают, насколько тонко бывает жить! Насколько больно бывает чувствовать, насколько нежно может быть прикосновение, рвущее струны души! И пусть никто не сможет прервать этой песни. И ваша песня продлиться ровно столько сколько вы сможете пробыть вместе, и музыка ваших душ будет звучать вечно ,пока кто то из вас не сломается, пока вы оба верите друг в друга! Так ласкай и трогай её позабыв о прошлом и будущем, впитав лишь настоящее ,лишь то, что есть сейчас! Цени её голос, и заставь её звучать так как она не будет звучать больше не в чьих руках!
Играй гитарист!
Константин Черный
